Христианский писатель IV в. Иероним сообщает, что произведение Тацита, которое он рассматривает как единое последовательное целое «от кончины Августа до смерти Домициана», состояло из 30 книг[987]. Какая часть из них падает на «Анналы» и какая на «Историю», неясно (18 + 12 или 16 + 14?). До нас дошло, таким образом, около половины всего труда.
Из письма Плиния Младшего (VII, 33) видно, что около 108 г. часть «Истории» была опубликована, но Тацит собирал в это время материалы для описания извержения Везувия в 79 г., т. е. не дошел еще до правления Домициана. Надо думать, что «История» была закончена не ранее 110 г. При этих условиях трудно себе представить, чтобы такой сложный труд, как «Анналы», был завершен еще при Траяне, т. е. до 117 г., тем более что на этот промежуток времени падает проконсульство Тацита в Азии. Почти несомненно, что историк продолжал работу над «Анналами» при преемнике Траяна — Адриане.
Наукообразное осмысление исторического процесса возникало в античном мире лишь спорадически, и занимались этим чаще философы, чем историки. Историография развивалась не как наука, а как искусство, как один из жанров повествовательной художественной литературы.
В классический период своего развития греческая поэзия изображала либо мифологических героев, возвышавшихся над обыденной действительностью (эпос, трагедия), либо карикатурные комедийные маски. Средний человек мог подаваться лишь как реальное лицо, не преображенное в художественную фикцию. Ответом на эстетический запрос, требовавший персонажей среднего уровня, было развитие прозаических жанров. Художественная историография, изображавшая жизнь реальных людей, их чувства и стремления, становилась в один ряд с поэзией, восполняя оставленный ею пробел.
Греческая историография имела художественный характер с самого своего зарождения в VI—V вв., особенно у Геродота. Фукидид присоединил к художественной стороне ряд наукообразных элементов: историческую критику, искание причинности в ходе событий, политический анализ. Но последующие историки в большинстве своем не удержались на научном уровне изложения Фукидида. С наступлением упадка полисной системы в IV в. литературные задачи историографии стали преобладать над научными. В литературном сознании позднейшей античности историографический жанр занимал промежуточное положение между красноречием и поэзией. История — учительница жизни, сокровищница примеров, иллюстрирующих добродетели и пороки. Она служит для поучения — в области морали, политики, военного дела — и одновременно для услаждения. Рассказ историка мог тяготеть либо к реторическим прославлениям и порицаниям, и блистать тогда речами, письмами, описаниями, либо к драматической напряженности, вызывать сильные эффекты — страх, сострадание, изумление. Стремление «потрясти» читателя сближало историографический жанр с трагедией. Предполагалось, конечно, что историк должен быть правдивым, но это требование очень часто нарушалось. Вопросы проникновения в причинный ход исторического развития у эллинистических теоретиков историографии даже не ставятся. Греческое рабовладельческое общество эпохи эллинистических монархий уже не чувствовало себя в силах сознательно распоряжаться своей судьбой.
Лишь один историк эллинистического времени составляет исключение. Это — Полибий (около 201—120 до н. э.), свидетель возвышения Рима как мировой державы и превращения Греции в римскую провинцию, первый в ряду греческих мыслителей, обслуживающих идеологию римской аристократии. Римское общество находилось еще в процессе восходящего развития, и Полибий возвращается к проблематике исторической причинности. Он объясняет успехи Рима прочностью его государственного строя, в котором смешаны элементы, свойственные и монархии, и аристократии, и демократии. Продолжателем Полибия являлся философ и историк Посидоний, о котором мы уже вспоминали в связи с «Германией» и «Диалогом» Тацита; его метод, по-видимому, оказал большое влияние на римских историков, начиная с Саллюстия.