В Риме годовые записи — «анналы» (annus — год) — существовали издревле. С конца III в. до н. э. стали появляться писатели — «анналисты», которые в форме погодной хроники рассказывали о событиях римской истории. Произведения эти преследовали политические цели; они были обращены к эллинистическому миру и писались по-гречески. Авторы их нередко являлись видными политическими деятелями. Художественных задач эти труды себе не ставили. Излагать историю для римских читателей, и притом в художественной форме, предоставлялось поэтам, которыми в это время могли быть только люди невысокого общественного положения.
Со средины II в. до н. э. римские историки стали пользоваться латинским языком, но по своему художественному уровню римская историография сравнялась с греческой только во второй половине I в. до н. э. (Саллюстий, Ливий и др.). Характерным для Рима осталось, однако, то, что историографическая деятельность продолжала привлекать к себе людей с государственным и военным опытом. Наряду с кабинетными литераторами вроде Тита Ливия в качестве историков продолжали выступать сенаторы, писавшие зачастую о тех событиях, в которых они лично принимали участие. Один историк продолжал повествование другого: Саллюстий примкнул к изложению более раннего историка Сизенны. Видный деятель времен Цезаря и его преемников Азиний Поллион близко примкнул к Саллюстию в своем рассказе о гражданской войне, приведшей к установлению империи. Правлению Августа был посвящен исторический труд Кремуция Корда. Судьба этого произведения свидетельствует уже о новых условиях историографической деятельности, наступивших в период империи. Автор был обвинен в том, что восхвалял убийцу Цезаря (Анналы, IV, 34—35). Сенат постановил сжечь его книги, и Кремуций Корд лишил себя жизни. Некоторые экземпляры, однако, сохранились, и книга впоследствии переиздавалась. Тем не менее традиция сенатской историографии не оборвалась. Ее продолжали консуляры Сервилий Нониан и Клувий Руф. Историки-сенаторы не уходили в глубокую древность и считали своей основной задачей рассказ о политических событиях сравнительно недавнего прошлого. Антикварные и культурно-исторические интересы были чужды им в отличие от историков «кабинетного типа» (scholastici). К этой последней категории после Тита Ливия принадлежали, по-видимому, 2 известных историка — Авфидий Басс в первой половине I в. и Фабий Рустик — во второй. Тацит, разумеется, обновляет традицию сенатской историографии.
«Программные» декларации Тацита во вступлениях к «Истории» и «Анналам» не выходят за рамки установившейся уже в течение столетий эллинистическо-римской историографической теории. От историка требуются два качества — красноречивое изложение и правдивость. В Риме, пока дело шло о временах республики, бывали выдающиеся историки, которые удовлетворяли обоим требованиям (История, I, 1). С установлением империи «эти великие таланты перевелись» (там же). Здесь звучат мотивы «Диалога об ораторах»: политическая обстановка империи губительно действует на судьбы красноречия. Правдивость изложения тоже пошла на убыль, — сперва «по неведению государственных дел…, потом — из желания польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним» (там же). Империя положила конец публичному обсуждению государственных вопросов в народном собрании и перенесла решение многих важнейших дел даже за пределы сената, в узкий круг советников принцепса. Тайный характер управления и отсутствие доступной документации ограничивали осведомленность историков, недостаток государственного опыта приводил к поверхностному пониманию событий. С другой стороны, правдивый рассказ был невозможен в атмосфере лжи, созданной императорским строем (ср. также: Анналы, I, 1). Противопоставляя себя предшествующим историкам империи, Тацит заявляет о своей неколебимой любви к истине (История, I, 1), обещает рассказывать «без гнева и пристрастия» (sine ira et studio — Анналы, I, 1), продолжая тем самым традиции республиканской историографии. Для «Истории» возможность правдивого изложения обеспечивалась политической обстановкой, установившейся при Траяне, — «когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает» (История, I, 1); «Анналы» были посвящены более далеким уже временам.
Избирая темой «Истории» гражданскую войну после гибели Нерона и правление Флавиев, Тацит считает нужным предупредить о мрачном колорите событий, которые будут развернуты перед читателем. Несколько иной, но столь же мрачный характер имеют «Анналы», в которых значительное место занимают картины террористического правления Тиберия и Нерона. Атмосфера развертывающейся трагедии разлита по обоим историческим произведениям Тацита и определяет их художественное задание. Они принадлежат к тому историографическому жанру, который, согласно определениям античных теоретиков, изображает «страшное», «поразительное», потрясающее.