53. На этом собрании разразилась громкая ссора: Лициний Цецина обрушился на Эприя Марцелла[335], утверждая, что тот выступил в сенате нарочито неопределенно и двусмысленно. Другие сенаторы говорили не более определенно, чем Марцелл, но Цецина выбрал именно его, стяжавшего своими доносами всеобщую ненависть и тем самым более уязвимого: как человек новый и недавно допущенный в сенат, он хотел во что бы то ни стало привлечь к себе внимание и поэтому старался нападать на людей известных. Самые благоразумные и умеренные из сенаторов разняли их, и все вернулись в Бононию[336], так как надеялись там скорее получить новые сведения и тогда еще раз обсудить создавшееся положение. На дороги, ведущие к Бононии, были высланы люди, которые расспрашивали каждого новоприбывшего. Среди последних оказался вольноотпущенник Отона. Его спросили, почему он покинул своего господина; вольноотпущенник отвечал, что несет предсмертные распоряжения Отона, что, когда он уходил, Отон был еще жив, но уже порвал все нити, связывающие его с этим миром, и помышлял лишь о мнении потомства. Сенаторы пришли в восхищение от доблести Отона, из уважения к смерти не стали расспрашивать дальше и тотчас обратили все помыслы к Вителлию.
54. На совещаниях сенаторов присутствовал его брат Луций Вителлий. Он уже принимал льстивые выражения преданности, как вдруг ужасная весть, принесенная вольноотпущенником Нерона Ценом, привела всех в оцепенение: прибыл четырнадцатый легион, войска соединились в Брикселле, победители уничтожены, борющиеся стороны поменялись местами. Цен распустил этот слух, чтобы с помощью столь радостного известия вновь придать силу подорожной, данной ему Отоном и которой никто не хотел подчиняться. Цен действительно был немедленно доставлен в Рим, но там через несколько дней казнен по приказу Вителлия. Однако солдаты-отонианцы поверили распространившемуся слуху, и положение сенаторов стало еще опаснее. Паника росла, ибо все решили, будто отъезд сенаторов из Мутины носил официальный характер и знаменовал их отказ поддерживать дальше партию Отона. Теперь сенаторы вообще перестали собираться, каждый принимал решения на свой страх и риск. Наконец, прибыло письмо от Фабия Валента, которое рассеяло все страхи. К тому же смерть Отона была столь прекрасна, что молва о ней распространилась очень быстро, и дольше сомневаться в ней было невозможно.
55. В Риме волнений не знали. В установленный обычаем срок были устроены игры в честь Цереры[337]. Когда актеры в театре объявили, что Отон умер и префект Рима Флавий Сабин привел все находящиеся в городе войска к присяге Вителлию, имя победителя было встречено аплодисментами. Народ обходил храмы, неся украшенные лаврами и цветами изображения Гальбы, неподалеку от бассейна Курция, на том месте, которое умирающий Гальба обагрил своей кровью, из венков сложили нечто вроде могильного холма. Сенат разом присвоил Вителлию все почести, которые были придуманы за долгие годы правления других принцепсов[338]. Постановили воздать хвалу и благодарность германской армии и отправить легатов, которые бы выразили войскам удовлетворение сената. Письма Фабия Валента консулам были прочитаны и найдены весьма умеренными; с еще большей благосклонностью отметили скромность Цецины, не приславшего никаких писем.
56. Между тем Италия терпела беды и страдания еще худшие, чем во время войны. Рассыпавшиеся по колониям и муниципиям вителлианцы крали, грабили, насиловали; жадные и продажные, они любыми правдами и неправдами старались захватить побольше и не щадили ни имущества людей, ни достояния богов. Находились и такие, что переодевались солдатами, дабы расправиться со своими врагами. Легионеры, хорошо знавшие местность, выбирали самые цветущие усадьбы и самых зажиточных хозяев, нападали на них и грабили, а если встречали сопротивление, то и убивали; командиры понимали, что находятся во власти солдат, и не решались запрещать им что бы то ни было. Цецина был занят только своими честолюбивыми планами, Валент же так запятнал себя хищениями и вымогательством, что ему ничего не оставалось, как покрывать преступления других. Италия, и без того уже разоренная, едва могла прокормить все эти пешие и конные войска, едва выносила все эти несчастья и оскорбления.
335
Тит Клодий Эприй Марцелл — оратор и государственный деятель, доносчик. Выходец из низших социальных слоев, он рано сумел добиться сенаторских должностей. Когда в конце декабря 48 г. Клавдий по проискам Агриппины заставил отказаться от претуры жениха своей дочери Октавии Луция Силана, Марцелл выпросил себе эту должность на оставшиеся считанные дни (Анналы, XII, 4) и, ставши таким образом преторием, получил возможность добиваться управления провинциями и консульства. Наместником он был трижды, в частности, в 57 г. в Памфилии, жители которой обвинили его в вымогательстве. Хотя наместники других провинций, против которых одновременно были возбуждены аналогичные процессы, были осуждены, хотя доказательства вины Эприя Марцелла были не менее убедительны, он сумел не только остаться безнаказанным, но и добиться ссылки своих обвинителей (Анналы, XIII, 33). После первого консульства в 62 г. он выступает как доносчик в ряде процессов об оскорблении величия, в частности против Тразеи Пэта. Несмотря на ненависть, которую он возбудил к себе этим среди сенаторов, и на публичные обвинения, выдвинутые против него Гельвидием Приском (см. IV, 6), он и при смене династий сумел удержаться, добился расположения Веспасиана и в 74 г. стал во второй раз консулом. Лишь в 79 г., когда было обнаружено участие его в заговоре против Веспасиана, его карьере пришел конец, и он должен был покончить с собой. Эприй Марцелл был одним из самых выдающихся ораторов своего времени, отличавшимся темпераментом, находчивостью и остроумием (Диалог об ораторах, 5 и 8).
337
Цериалии праздновались с 12 по 19 апреля; цирковые игры устраивались в последний день.
338
Прежде всего — титулы Цезаря и Августа, власть народного трибуна, дававшую право приостанавливать действие любых магистратских постановлений, и империум — высшее командование вооруженными силами. См. прим. 5, 130 и 166 к книге I.