Бесспорно – славен Гиипократ,
И медицина также в моде,
Когда излишество в народе;
Но ах! – я чувствую, что лекарь смерти брат:
И тот, и та, как будто спором,
Чтобы друг другу угодить,
Спешат свет белый пустошить
Лекарствами и мором.
Что против них война? – Пустой ученичѝшка:
Я смело ставлю сто противу одного,
Что сотня гренадер не сделает того,
Что сделает один цирюльник исподтѝшка.
Что ж я? Когда герой убийством только славен,
То я Наполеону равен.
Я лекарь – вправе я себя и побранить;
Вишь, можно про себя что хочешь говорить!
Любезные мои товарищи, простите,
Что правду говорю – иначе научите,
Как лгать: к моей беде,
Я правду говорить привык всем и везде.
(ХД № 5),
Пролаз
Пролаз наш говорит: «За что меня бранят?
Я, кажется, живу, как все честны̀е люди,
А жалуют меня насильно в лизоблюды.
Да пусть они себе хоть треснут, говорят,
А я на весь их вздор скажу в ответ формально,
Что исполнять хочу всегда и пунктуально
Долг подчинённого. В передней постоять,
Великая беда! – ведь ног не занимать.
Сказать ласкательство, хоть подлое, кто старше,
Не худо, брат, за то и сам пойдёшь подальше!
Пусть врут, что так живут одни лишь подлецы!
Ох, благородные, честны̀е храбрецы!
Вы ждёте за труды наград царя и неба,
А мы, и ползая, найдём кусочек хлеба.
Нас презирают все: великая беда!
Лишь было б совести поменьше, да стыда!
Всё честь да честь – пустяк – лет, может быть, за двести
Держались совестно невежды ложной чести;
А в наши времена, не поживя с умом,
Достанется просить насущный под окном.
Да что и говорить; весь свет примеров полон,
Как нам, честны̀м глупцам, хлеб достаётся солон.
«Но вы, – деска̀ть, – вредить стараетесь другим».
Что ж ну̀жды? Лишь была б нам польза в том самим;
Всяк ближе сам к себе – у нас такая вера.
Как в свете жить, скажу ещё вам для примера:
Подслушать – подсмотреть – великий будто грех?
Зато, когда придёт с начальником до слова,
Сказать о ком словцо материя готова.
Вот скучно: не всегда случается успех!
Ведь и начальники не век на ухо слабы;
Иной, весь честию какою-то набит,
Да истину любя, с досадой закричит:
«Пойдите вон, суда̀рь, ведь сплетни любят бабы!»
Тогда тишком-молчком – подавшися за дверь,
В сторонку уклонись – начальник ведь не зверь –
Посердится день, два, а после и забудет.
Нет! Правду всю сказать, что было, то не будет:
Бывало, что взбредёт начальнику наврёшь,
Достойнее себя чернишь – не ставит в грош,
Всё с рук шло, – а теперь пришли дни несчастливы,
Начальники у нас некстати справедливы,
Хотят всё сами знать – всем сами управлять;
Что ж брату нашему достанется сказать?
Рассказов не хотят, а с клеветой не суйся:
Придётся быть честны̀м и вправду, как ни дуйся».
(ХД № 5).
Разговор при погребении
Солдат: Что значит сей обряд? –
Учёный: Тщеславие живых, – ничтожество во гробе.
Солдат: А чёрный сей наряд? –
Учёный: Да не к лицу ли он прекрасной сей особе?
(ХД № 5).
Надпись к портрету, в котором подлинник сам себя узнает
В фигуре, гордостью надутой,
Небрежно набок изогнутой,
Самим собой довольный вид,
И молча будто говорит:
«Смотрите – как я всем опасен:
Красавицы, я мил, прекрасен,
Мужчины, я умён и горд:
Кто смеет стать со мной à bord?!»*
(ХД № 5).
Стихотворения, написанные предположительно Василием Масловичем, но приписанные им другим авторам