Под случай получить хорошенькую цену;
Так как им бедным не реветь,
Коль могут выплакать они себе обед?
В обеденну однажды пору
Имел мой рифмоткач прекрасный аппетит,
Но хлеба нет куска и не за что купить!
Но вдруг является его внимательному взору
Умерша девушка богатого отца,
Которую, для радости певца,
Несли на кладбище – на гору.
Рифмач в восторге! – (будет сыт!)
Стремглав ко гробу он бежит.
Экспромтум слёзный произносит
И в нём Смерть люту так поносит:
«Цвела и – нет!
Вот жизнь и Смерть!
О Смерть! – лишь надо мной ты наругаться можешь,
Но и жены моей ты, ни детей не сгложешь –
Клянусь тебе, что я в сем мире не женюсь!» –
«Ты прав, я над женой твоей не посмеюсь:
Куда тебе жениться? –
Кто эдаким вралём прельстится? –
Так Смерть поэта прервала: –
Но над детьми – (хотя и не стараюсь) –
Твоими я давно ругаюсь!»
Детьми она его творенья назвала.
(ХД № 3).
Саксонский мужик
Карл Готтфрид Роберт Ефраим:
Сии бы имена дать можно четверым,
Но так один мужик саксонский назывался;
Однажды с сыном и с женой,
В день праздничный – зимой,
Он басни Геллерта* читал и восхищался!
В иных он басенках смеялся,
В других же находил полезнейший урок;
Жене – чтобы иметь короче язычок,
Ребятам – матери, отцу повиноваться,
А для себя – в коры̀сть и в скупость не вдаваться.
Вот как саксонски мужики
Воскресны дни проводят!
И, как москалик, в кабаки не ходят, –
Чтоб там буянить, горло драть,
Своё здоровье потерять.
(ХД № 4).
Пчёлка
(Из Глейма)*
Пчёлка маленька летала
Со цветочка на цветок,
И с жужжанием вбирала
В свой желудок сладкий сок.
___
«Пчёлка, ты неосторожна! –
Так Лизета говорит. –
Цвет сосать не всякий должно:
Яд в иных цветах сокрыт».
___
«Это я довольно знаю, –
Пчёлкин Лизе был ответ, –
Яд в цветах я оставляю,
А себе – беру лишь мед».
(ХД № 4)
Воззвание к коням одного Коня
«Друзья, товарищи, доколе
Носить вы будете ярем?!
Жить у разбойника в неволе,
И слушаться его во всем?
Неужли будут нас во веки
Постыдно угнетать жестоки человеки?» –
В конюшне барской так младой ржал бодрый Конь:
К свободе лошадей хотел подвигнуть он.
«3абудем рабство мы, свободу воспомянем,
В дремучие леса, в пространны степи грянем,
И там по-прежнему, в блаженной тишине,
Как в век златой, пастись одне,
И жить, как предки наши, будем!
Забудем хищников, тиранство их забудем!
Покажем свету мы достойнейший пример,
От власти варварской как должно свобождаться!
Тогда, конечно, каждый зверь
Начнёт обороняться,
И вольность древню сохраня,
Почтёт всей славою почтенного Коня:
Явите, лошади, достойными себя!..
Чем хуже мы людей? – скажите, –
Иль, может быть, мы их слабей?
Нет, мы их в сотеро сильней. –
Так что ж, товарищи, вы спите?..
Неужли можете спокойно вы смотреть,
Как вас с презреньем запрягают,
Как мучат вас, и как стегают?
Довольно, лошади! Нет, нет! –
Нет больше сил к терпенью!
Свобода – наш сигнал к сраженью!..
Неужели ещё кричать я принужден,
Что вольность лучше, нежель плен? –
За дело правое пусть льются крови реки –
Да здравствуют конѝ и гибнуть человеки!»
Сим кончил речь второй сей Цицерон,