Привычкой к жадности, привычкой к грабежу.
И что то истина, я твёрдо докажу.
Боится, например, в посты есть пахарь с соком,
И маслом щи подбить считает он пороком;
Боится выбранить кумы своей куму,
И хлеб собаке дать, что нищий клал в суму;
Боится крест стереть, написанный в крещенье,
Боится ворона убить в своём селенье;
Боится курицы, что пела петухом,
И голубей стрелять считает он грехом;
Охотнее готов с своим расстаться домом,
Чем погасить пожар, зажжённый в оном громом;
Боится мельников, боится ворожей,
Боится мертвецов, боится росстаней;*
Короче, он всего боится – уступает,
Где только интерес его не воружает,
А для него готов и вдовий луг скосить,
И в поле сироту копною заделить;
Готов за сноп один вонзить соседу вилы:
Вот как и набожным душа̀м прибытки милы!
Рассмотрим и купца, который и гроша
С тем в руки не возьмёт, не сделав барыша;
Что рыба без воды, растение без влаги,
Хвастун без языка, подьячий без бумаги,
То точно и купец без интереса есть:
Он божество его, и жизнь его, и честь.
От полюса пройти до полюса другого
Не поленѝтся он для барыша большого;
А вера и закон ничто суть для него,
Коль нет ему от них прибытку ничего.
Купец для барыша не только к аду ближе,
Но и за ад ещё готов спуститься ниже,
И если б в Та̀ртаре публиковать подряд,
То точно бы он там был торговаться рад.
Попробуйте открыть вдруг пред его глазами
И рай, небесный дом, и биржу с кораблями,
И посмотрите, что скорей его займёт:
Жилище ли святых иль торг и оборот?
«Един Бог без греха», – вот что, вздохнув, он скажет,
И в зал купеческий вести себя прикажет.
Там смоляной матрос и шкипер с колбасой
Приятней для него, чем Авраам святой:
«Начто о будущем так рано заниматься?
В могиле, – скажет он, – успеем належаться».
Рассмотрим барина, которой вопиет,
Что Ной по грамоте отцу его есть дед,
Что предок был его при штурме Ерихона,
А потому и герб его – с мечём корона,
Что за отечество, за веру и любовь
Готов охотно он пролить до капли кровь;
Рассмотрим мы его поближе и потоне,*
Что есть отличного в кичливой сей персоне?
То правда, что он есть в отечестве тот член,
На коем главный руль правленья укреплен,
Ветр с поля без него так сильно в парус дунет,
Что весь гражданской груз тотчас на камень сунет,
И чтобы чернь была в связи как двор один,
Необходим в таком дворе есть дворянин.
Многоразличные правленья – суть – машины,
Имеют колеса̀, валы, зубцы, пружины,
Что всё хоть государь и мудро сорудил,
Но нужен человек, чтоб в срок их заводил,
А ѝначе тотчас всё двигаться престанет,
И гиря и закон лежать без действа станет.
А кто тот человек? Не нужно толковать,
Ни как его зовут, ни где его сыскать,
Известны всем его и имя и порода,
Известны, но, увы, в семье не без урода;
Коварный интерес и эту чисту кровь
Умеет очернить через свою любовь.
Нередко офицер, имея алчность к злату,
Не полный выдаёт паёк мукѝ солдату,
И там уже, где всё извешено лот в лот,
Старается найти на терезях доход.*
Нередко комендант, дарами обольщённый,
Без совести сдаёт редут, ему вручённый.
Нередко генерал, для равной же вины,
Переменяет ход счастливыя войны.
И быв неустрашим среди картечь летящих,
Робеет и бежит от талеров блестящих.
Увы, отечество, увы, и ты, закон,
Не слышимы вы там, где слышен денег звон!
Но это лишь в войне, то что ж увидим дале,
Когда явимся мы в судейской мирной зале?
Там алчный секретарь, не делом утруждён,
А мздой виновника великой убеждён,
Ворочает листы, перебирает числы,
Стараясь в них найти указа разны смыслы,