— Что ж, — безразличным тоном заключил судья, — я рад, что ты наконец признался.
Старший писец начал читать вслух признание Линь Фаня. Судья Ди, казалось, утратил всякий интерес к происходящему. Он откинулся на спинку стула и лениво поглаживал бакенбарды. Когда писец закончил чтение, судья для проформы задал вопрос:
— Ты подтверждаешь, что твое признание изложено верно?
— Подтверждаю! — без колебаний ответил Линь Фань. Начальник стражи передал ему свиток, и он поставил на нем отпечаток пальца.
Вдруг судья резко подался вперед.
— Линь Фань, Линь Фань! — страшным голосом проговорил он. — Много лет ты скрывался от закона, но теперь закон настиг тебя, и ты умрешь! Только что ты подписал себе смертный приговор.
Да, ты знал, что покушение наказывается восемьюдесятью ударами бамбуковых палок, и надеялся подкупить стражей, чтобы эти удары были полегче. А потом, в провинциальном суде, за тебя постояли бы влиятельные друзья, и ты бы отделался большим штрафом.
Так вот, я, вершитель правосудия, заявляю, что ты никогда не предстанешь перед провинциальным судом! Твоя голова, Линь Фань, упадет на месте казни за южными воротами Пуяна!
Линь Фань поднял голову и в недоумении уставился на судью.
— Закон гласит, — продолжал тот, — что государственная измена, убийство родителей и преступления против государства караются высшей мерой наказания в одной из наиболее суровых форм. «Преступления против государства» — запомни эти слова, Линь Фань! Ибо в специальном разделе кодекса говорится, что покушение на должностное лицо при исполнении им служебных обязанностей равносильно преступлению против государства. Я готов без колебаний признать, что остаются сомнения на тот счет, увязывал ли составитель законов эти два пункта в одно целое. Но в данном особом случае я, вершитель правосудия, предпочитаю следовать букве закона. Нет более серьезного обвинения, чем обвинение в государственном преступлении, и доклад о нем с курьером направляют непосредственно в столичный суд. Никто не сможет вступиться за тебя. Никто не встанет на пути правосудия, тебя же ожидает позорная казнь. — Судья Ди стукнул молотком по скамье. — Поскольку ты, Линь Фань, добровольно признался в покушении на своего судью, я признаю тебя виновным в государственном преступлении и выношу на рассмотрение властей смертный приговор!
Линь Фань, покачиваясь, встал. Начальник стражи накинул ему на плечи халат, прикрыв его израненную спину. С приговоренным к смерти принято обращаться вежливо.
Вдруг рядом с помостом раздался тихий, но отчетливый голос:
— Линь Фань, взгляни на меня!
Судья Ди наклонился вперед. Там неподвижно стояла госпожа Лян. Казалось, она сбросила бремя лет и на мгновение помолодела.
Линь Фань затрясся, как в ознобе. Он утер кровь с лица. Его погасшие зрачки расширились, губы затряслись, но ни один звук не сорвался с них.
Госпожа Лян медленно подняла руку и обвиняющим жестом показала на Линь Фаня.
— Ты убил, — начала она. — Ты убил своего… — неожиданно ее голос оборвался. Она склонила голову и, стиснув руки, неровным голосом повторила: — Ты убил своего…
Госпожа Лян покачала головой и, обратив заплаканное лицо к Линь Фаню, долго смотрела на него. Вдруг она покачнулась.
Линь Фань подскочил к ней, но стражник опередил его. Он схватил Линь Фаня и скрутил ему руки за спиной. Пока двое стражей оттаскивали его, госпожа Лян лишилась чувств.
Судья Ди опустил молоток на скамью и закрыл заседание.
Через десять дней после этого заседания пуянского суда первый министр Империи беседовал со своими гостями за дружеским обедом в главном зале столичного дворца.
Поздняя осень сменилась зимой. Трехстворчатые двери просторного зала были открыты, чтобы гости могли насладиться видом дворцового сада, где в лунном свете поблескивал лотосовый пруд. У стола стояли бронзовые жаровни, полные раскаленных углей.