Потом в центр вывели Линь Фаня. Веревки, связывавшие его руки, были перерезаны. Когда Линь Фань заметил четырех быков, он издал пронзительный вопль и вцепился в помощников палача. Но палач схватил его за шиворот и бросил наземь. Подручные привязали к ступням и запястьям приговоренного толстые веревки.
Палач кивнул старому крестьянину. Тот подвел четырех быков к центру. Судья Ди наклонился и шепнул что-то командующему гарнизоном. Командующий рявкнул приказ, и солдаты образовали цепь, чтобы толпе не была видна страшная сцена, которая должна была произойти. Все смотрели на судью, восседавшего на возвышении. На месте казни воцарилась глубокая тишина. Было слышно, как где-то вдалеке прокукарекал петух. Судья кивнул.
Вдруг тишину прорезали дикие крики Линь Фаня, сменившиеся глубокими стонами. Послышался слабый свист, которым крестьяне обычно погоняют быков. Этот звук, всегда вызывающий в памяти безмятежные картины рисовых полей, теперь заставил зрителей содрогнуться от ужаса. Воздух опять огласился воплями Линь Фаня, перемежающимися безумным хохотом. Потом что-то сухо затрещало, будто дерево разламывалось на куски.
Солдаты вернулись на свои места. Собравшиеся увидели, как палач отрубает голову Линь Фаня от изуродованного тела. Он поднес ее судье, который пометил лоб жертвы своей кистью. Позже и эту голову повесили на городских воротах рядом с головой Хуан Саня.
Палач, как и полагается, предложил крестьянину слиток серебра. Но тот лишь плюнул и отказался принять злосчастные деньги, хотя крестьянину редко выпадает такое богатство.
Ударили в гонги; солдаты взяли на караул, и судья покинул помост. Его помощники заметили, что он мертвенно-бледен и на лбу его, несмотря на холодное утро, выступил пот.
Судья Ди взошел на паланкин и отправился в храм Покровителя города, где воскурил благовония и вознес молитвы. Потом он вернулся в присутствие.
Войдя в кабинет, судья застал там четырех помощников, ожидавших его. По знаку судьи советник налил ему чашку горячего чая. Судья не торопясь сделал несколько глотков, и тут дверь распахнулась, и вошел начальник стражи.
— Ваша светлость! — взволнованно сказал он. — Госпожа Лян покончила с собой, приняв яд!
Помощники судьи ахнули, но сам судья, казалось, не удивился. Он велел начальнику, стражи отправиться туда с судебным врачом, чтобы оформить свидетельство о смерти, констатирующее, что госпожа Лян совершила самоубийство, находясь в состоянии помешательства. Затем судья откинулся на спинку стула и бесстрастно произнес:
— Вот так завершилось дело Лян против Линя. Последний потомок рода Линь погиб на месте казни, а единственная уцелевшая женщина из рода Лян убила себя. Почти тридцать лет тянулась семейная вражда — жуткая цепь убийств, насилий, поджогов и гнусного обмана. И вот — конец. Все погибли.
Судья смотрел прямо перед собой. Четверо помощников не сводили с него глаз. Никто не осмеливался заговорить.
Тогда судья продолжил свою речь. Он запахнул рукава и безразличным тоном заговорил:
— Когда я изучал это дело, меня поразило любопытное несоответствие. Мне было известно, что Линь Фань не знает жалости и что госпожа Лян — его главный противник. Я располагал сведениями, что Линь Фань делал все, что мог, чтобы уничтожить ее, но лишь до ее приезда в Пуян. Меня удивило: а почему он не убил ее здесь? До недавнего времени все его головорезы были под боком, он мог запросто убить ее и представить ее смерть как несчастный случай. Он без колебаний убил здесь Лян Кэ-фа, ни секунды не колебался, когда представилась возможность убрать меня и всех вас. Но он и пальцем не тронул госпожу Лян, как только она перебралась в Пуян. Это ставило меня в тупик. Затем нашлась улика — золотой медальон под колоколом.
Поскольку на медальоне было выгравировано «Линь», вы сразу предположили, что его потерял Линь Фань. Но такие медальоны носят под одеждой. Если оборвать шнур, медальон соскользнет за пазуху. Линь Фань не мог потерять его. Раз уж медальон найден на шее скелета, я решил, что он принадлежит убитому. Линь Фань не заметил медальона, потому что он был скрыт под одеждой и обнаружился лишь тогда, когда термиты съели ткань одежды и шнур, на котором он висел. У меня возникло подозрение, что скелет принадлежит не Лян Кэ-фа, а человеку, носящему ту же фамилию, что и убийца. — Судья Ди сделал паузу и быстро допил чай. — Я перечитал свои пометки по делу, — продолжал он, — и нашел еще одно подтверждение тому, что убитый — не Лян Кэ-фа. Внуку госпожи Лян должно было быть около тридцати, когда он приехал в Пуян. Человек, зарегистрированный госпожой Лян под этим именем, действительно был записан как тридцати летний, но стражник сообщил Дао Ганю, что это был юнец, скорее всего лет двадцати.