Судья Ди оглянулся. Его жены и служанки только что появились на лестнице, ведшей в их коридор. Он пошел следом за старостой.
Вдруг необычайно сильный порыв ветра распахнул ставни окна на левой стене, и внутрь ворвался ледяной дождь. Раздраженно вскрикнув, судья высунулся наружу, пытаясь поймать отлетевший ставень… и вдруг замер.
Окно в постройке напротив было открыто. Расстояние в шесть локтей отделяло судью от тускло освещенной комнаты. Он заметил в глубине широкую спину мужчины, вроде бы в железном шлеме, пытавшегося обнять женщину. Та правой рукой заслоняла лицо, вместо левой руки был лишь жалкий обрубок. Мужчина отскочил, и женщина стукнулась о стену. Но тут ветром вырвало крючья ставней из рук судьи, и они сами захлопнулись перед его носом. С проклятием он снова распахнул их, но не увидел уже ничего, кроме темной пелены дождя. И в тот момент, когда он ухватился за ставень, Дао Гань и староста подступили к нему и помогли вставить проржавевшие засовы.
— Надо было предоставить это дело мне, Ваша светлость! — сокрушенно произнес староста.
Судья промолчал. Он дождался, пока женщины и носильщики догнали их и прошли вперед, а затем спросил:
— А что это за здание там напротив?
— Всего лишь складские помещения, Ваша светлость, — ответил староста. — Лучше бы вам…
— Я только что видел, что одно из окон там открыто, — резко прервал его судья Ди. — Но кто-то тотчас же его захлопнул.
— Окно? — спросил пораженный староста. — Должно быть, Ваша светлость ошиблись! С этой стороны в складских помещениях нет окон. Там глухая стена. Сюда, пожалуйста!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Следуя за старостой, судья Ди молча повернул за угол. В глазах ощущалась тупая боль, — очевидно, он простудился. Кроме того, увиденное предстало его взору только на одно мгновение и сквозь серую пелену дождя. Его еще и знобило. Так что, скорее всего, это была просто галлюцинация. Он взглянул на Дао Ганя, но тот, похоже, ничего не заметил.
— Тебе бы лучше пойти переодеться, Дао Гань! И возвращайся' как можно скорее.
Староста подобострастно откланялся и пошел назад к лестнице вместе с Дао Ганем.
В обширной гардеробной первая госпожа давала наставления служанкам, какие короба следует открывать. Две другие жены следили за тем, как носильщики наполняют горящими углями бронзовую жаровню. Некоторое время судья молча наблюдал за происходящим, затем проследовал в опочивальню в глубине покоев.
Это было весьма просторное помещение, скудно обставленное массивной старомодной мебелью. Хотя тяжелые, плотные шторы на окнах были опущены, снаружи доносились звуки разбушевавшейся стихии. У задней стены стояло огромное ложе. Тяжелые занавеси из старинной парчи свешивались с резного купола из эбенового дерева; балдахин над постелью был огромен и достигал потолочных балок. В углу судья увидел туалетный столик из черного дерева, а рядом — небольшой чайный с четырьмя табуретами. Никакой другой мебели, не считая большой бронзовой жаровни, не было, пол был устлан толстым выцветшим коричневым ковром. Комната выглядела не слишком привлекательной, но судья прикинул, что, если раскалить жаровню и зажечь свечи, будет, возможно, не так уж плохо.
Он раздвинул занавеси балдахина. На просторном ложе свободно могли поместиться он сам и три его жены. Вообще-то он не любил, когда они спали все вместе. Дома у каждой госпожи была отдельная спальня, и он либо проводил ночь у какой-нибудь жены, либо приглашал одну из них к себе. Как истинный конфуцианец, он считал возможным только такие порядки. Он знал, что многие мужья спят вместе с тремя женами в одной спальной, но судья Ди этого не одобрял, полагая, что подобная практика подрывает уважение женщин к себе и нарушает гармонию семейных отношений. Однако во время путешествий иного выхода не было. Он вернулся в гардеробную и тут чихнул несколько раз.
— Вот тебе хороший теплый халат! — сказала первая госпожа. И приглушенно спросила: — Следует ли мне дать чаевые этим монастырским служкам?
— Лучше не надо, — прошептал судья. — Завтра, уезжая, мы сделаем пожертвование монастырю. — Громким голосом он добавил: — Этот халат — то, что мне нужно!
Вторая жена помогла ему переодеться в сухое платье, предварительно просушенное над жаровней.