Судья Ди тяжело опустил кубок с вином. Потом сердито спросил:
— Всемогущее Небо, но почему об этом не поставили в известность судью? Как можем мы справиться со своими обязанностями, если люди что-то от нас скрывают или говорят полуправду?
— Мой отец был очень порядочным человеком, Ваша честь, — оправдываясь, заявил поэт. — Он и представить себе не мог, чтобы обратиться в официальные инстанции, не убедившись прежде в обоснованности всех предположений. Поскольку во времена его посещений монастыря Нефритовое Зерцало ни о чем подобном не говорил и поскольку ему было уже за семьдесят, отец допускал возможность, что старцу видится то, чего нет на самом деле. Иногда он пребывал в не совсем ясном сознании. Мой отец считал, что не следует ничего предпринимать, пока туманные намеки Нефритового Зерцала не получат подтверждения. Не имея веских доказательств, он не хотел ставить в известность даже Учителя Суня. К несчастью, именно тогда мой отец заболел и умер, прежде чем успел что-то предпринять. Уже будучи на смертном ложе, он попросил меня отправиться сюда и выяснить, что же здесь творится.
Цзун Ли глубоко вздохнул:
— После кончины отца я в течение нескольких месяцев был по горло занят приведением в порядок домашних дел. Ведь я же старший сын в семье! Потом возникла тяжба по поводу участка земли, находившегося в нашем владении, и судебный процесс затянулся на несколько месяцев. Итак, минул год, прежде чем мне удалось прибыть сюда и приступить к расследованию. Я нахожусь здесь уже более двух недель, но не могу сказать, что добился особых успехов. Здесь умерли три девушки, но, как вам наверняка известно, причины смерти были вполне естественными. Нет никаких свидетельств того, что этих девушек использовали для каких-то постыдных делишек. Что же касается кончины Нефритового Зерцала, то я не смог ничего выяснить, поскольку территория к северу от храма недоступна для посторонних. А мне особенно хотелось бы посетить святилище, чтобы взглянуть на бумаги, оставшиеся после настоятеля. Наконец я решился напугать нынешнего настоятеля в тщетной надежде, что если он виновен, то выйдет из себя или предпримет против меня какие-нибудь опрометчивые действия. Так появились мои стихи о «смертоносных призраках ночи» и о двух настоятелях. Вы, наверное, заметили, господин, что настоятель очень разозлился.
— Я тоже разозлился, — сухо заметил судья. — А ведь на моей совести нет убийства какого-нибудь настоятеля. Разозлиться — это еще ничего не означает. — На мгновение задумавшись, он сказал вслед за этим: — Во время банкета Истинная Мудрость вкратце изложил мне обстоятельства кончины старого настоятеля. Теперь ты расскажи мне все, что тебе об этом известно!
Цзун Ли бросил жадный взгляд на чашу с вином в руке судьи Ди.
— Дай и ему! — раздраженно бросил судья Дао Ганю. — Похоже, фитиль высох и в светильник нужно подлить масла.
Поэт с явным удовольствием отпил большой глоток, потом продолжал:
— Поскольку смерть Нефритового Зерцала считалась чудесным событием, она была описана во всех подробностях, чтобы войти в анналы монастыря. Там сказано, что примерно год тому назад, в шестнадцатый день восьмой луны, Нефритовое Зерцало целое утро не покидал своих покоев. Он был один и, вероятно, читал священные книги, как часто это делал по утрам. В полдень он принимал пищу в трапезной вместе с Истинной Мудростью, Супь Мином и прочими монахами. Затем вернулся к себе вместе с Истинной Мудростью выпить по чашечке чая. Выходя от настоятеля, Истинная Мудрость сообщил двум стоящим в коридоре монахам, что старец пожелал пополудни заняться рисованием своего кота.
— Учитель Сунь показал мне эту картину, — сказал судья Ди. — Сейчас она висит в боковом зале храма.
— Совершенно верно, господин. Старый настоятель обожал котов и любил их рисовать. Потом Истинная Мудрость вернулся в храм. Двум дежурившим монахам было известно, что старый настоятель не любит, чтобы его беспокоили, когда он занимается рисованием, и они дожидались снаружи у двери, чтобы быть под рукой на случай, если он их позовет. Примерно в течение часа они слышали, как настоятель напевал один из своих любимых религиозных гимнов, как это бывало всегда, когда он рисовал и работа шла успешно. Потом он начал громко что-то бормотать, словно с кем-то спорил. Голос его становился все громче и громче, монахи забеспокоились и вошли в комнату. Они обнаружили настоятеля сидящим в кресле, с блаженным выражением на лице. На столе лежала почти законченная картина. Настоятель велел призвать Учителя Суня, казначея, старосту и двенадцать старейших монахов. Он сказал, что у него есть для них важное сообщение.