— Ну что ж, прекрасно, здесь так здесь, — сказал учитель. И, заметив, что его собеседник бьется над словами благодарности, а также над своим кожаным кошельком, который почему-то ни за что не хотел вылезать у него из кармана, спокойно прибавил:
— Я дам вам для начала несколько прописей.
С этими словами он выложил перед дядей Беном два-три образчика каллиграфического искусства, созданных рукой малолетнего Джонни Филджи.
— Да, но сначала я должен поблагодарить вас, мистер Форд, — жалобно сказал дядя Бен. — Если бы вы вроде бы как назвали мне…
Мистер Форд быстро повернулся и протянул ему руку, так что тот вынужден был вытащить для рукопожатия свою ладонь из кармана.
— Я очень рад вам помочь, — сказал учитель. — А так как подобные вещи я могу допустить только, если они делаются бесплатно, считайте, что вы мне ничего не говорили даже насчет платы Руперту.
Он снова пожал руку растерянному дяде Бену, коротко объяснил ему задание и, сказав, что должен оставить его на несколько минут, взял шляпу и направился к двери.
— Значит, Добеллов побоку, так, по-вашему? — проговорил дядя Бен, разглядывая прописи.
— Вот именно, — с самым серьезным видом отозвался учитель.
— И начинать от печки, ровно как маленький?
— Да, да, как маленький, — подтвердил учитель, спускаясь с крыльца.
Через некоторое время, докуривая сигару на школьном дворе, он подошел к окну и заглянул в класс. Дядя Бен, скинув куртку и жилет, закатав рукава рубахи и, видимо, отринув Добелла и прочих ненадежных помощников со стороны, сидел за учительским столом, низко склонив над книгой растерянное лицо с капельками пота на девственно-гладком лбу, и ощупью, с трудом пробирался к свету познания по нетвердому, путаному следу маленького Джонни Филджи — сам совсем как малое дитя.
ГЛАВА II
На следующее утро, пока дети не спеша разбредались по своим местам, учитель ждал удобного случая, чтобы поговорить с Рупертом. Красивый, но довольно нелюбезный мальчик был, как всегда, плотно окружен толпой своих юных поклонниц, с которыми он, по правде сказать, обращался в высшей степени презрительно. Быть может, именно это здоровое презрение к прекрасному полу вызывало симпатию учителя, не без удовольствия слушавшего, как он без всяких церемоний разделывается со своими почитательницами.
— Ну-ка, — безжалостно бросал он Кларинде Джонс, — нечего виснуть на мне! А ты, — Октавии Дин, — не дыши на меня, понятно? Терпеть не могу, когда девчонки на меня дышат. Как же, не дышала ты! Я волосами чувствовал. И ты тоже, вечно ты лезешь и пристаешь. Ну, конечно, вам надо знать, зачем у меня лишняя «Арифметика» и еще одни «Прописи», мисс Длинный Нос? Как бы не так! Ах, вам хочется посмотреть, хорошенькие ли прописи? (С бесконечным презрением к этому эпитету.) Ничуть они не хорошенькие. У вас, девчонок, всегда одно на уме: что хорошенькое да что пригоженькое. Ну, хватит! Отстаньте. Разве не видите, учитель смотрит. И как не стыдно?
Перехватив взгляд учителя, он подошел к столу, немного смущенный, с румянцем негодования на красивом лице и с чуть встрепанными каштановыми кудрями. Один локон, который Октавия ухитрилась украдкой накрутить себе на палец, стоял хохолком у него на макушке.
— Я сказал дяде Бену, что позволю тебе заниматься с ним здесь после уроков, — проговорил учитель, отведя его в сторону. — Поэтому можешь утром не делать письменных упражнений, а напишешь их вечером, вместе с ним.
Глаза мальчика сверкнули.
— И если можно, сэр, — серьезно сказал он, — вы уж как-нибудь объявите, что оставляете меня на после обеда.
— Боюсь, что это не выйдет, — с улыбкой ответил учитель. — А зачем тебе?
Руперт покраснел еще гуще.
— Чтобы девчонки эти противные не лезли и не вздумали приходить за мной сюда.
— Ну, мы что-нибудь сделаем, — усмехнулся учитель и уже серьезнее спросил: — А твой отец знает, что ты будешь получать за это деньги? Он не против?
— Он-то? Да что вы! — ответил Руперт удивленно и с той же снисходительностью к своему родителю, с какой говорил о младшем братишке. — Насчет него можно не беспокоиться.
В самом деле, Фидцжи-реге, два года как овдовевший, давно уже молчаливо уступил Руперту все заботы о порядке в семье, и поэтому учителю оставалось только со словами «Ну и прекрасно» отослать мальчика от своего стола, а всякие сомнения выбросить из головы. Последний разиня-ученик уже уселся за парту, и учитель потянулся к колокольчику, еще раз оглядев свою паству, как вдруг на дорожке у крыльца послышались быстрые шаги, зашуршали юбки, словно птичьи крылья, и в дверях появилась девушка.