— Мне страшно… Я не хочу оставаться одна…
Вероника попробовала ее удержать:
— Но вы же не одна, Онорина. Я вас не брошу.
После отчаянной борьбы Онорина, силой уложенная в кровать, принялась беспомощно бормотать:
— Я боюсь… Мне страшно… Этот остров проклят. Оставаться здесь — значит искушать Господа. Смерть Магеннока — это предупреждение. Я боюсь…
Она бредила, однако какой-то уголок ее сознания оставался ясным, поэтому вполне осмысленные и четкие слова смешивались у нее с бессвязными, в которых проявлялась ее суеверная душа бретонки.
Вцепившись Веронике в плечо, Онорина лепетала:
— Говорю вам… Остров проклят… Однажды Магеннок мне так и сказал: «Сарек — это одни из ворот ада, которые сейчас заперты. Но когда они откроются, беды налетят на остров словно буря».
Вняв уговорам Вероники, бретонка наконец немного успокоилась и уже более ровным, поминутно затихающим голосом продолжала:
— Он любил этот остров, впрочем, как и все мы. Говорил о нем какие-то непонятные вещи: «Ворота эти — в обе стороны, Онорина, они открываются и в рай». Да, жить на острове было неплохо. Мы его любили. Магеннок заставлял остров дарить ему цветы. Громадные цветы, раза в три выше обычных, и гораздо красивее.
Медленно тянулись минуты. Комната помещалась в самом конце крыла, окна которого выходили на обе стороны острова, прямо на возвышавшиеся над морем скалы.
Вероника сидела, устремив взор на белые валы, гонимые усилившимся ветром. Солнце вставало в таком густом тумане, что побережья Бретани не было видно. Но на востоке, за полосой пены, продырявленной черными остриями скал, тянулась пустынная равнина океана.
Погружаясь в сон, бретонка бормотала:
— Говорят, будто ворота — это камень и будто попал он сюда издалека, из чужих краев… Божий Камень… А еще говорят, будто он драгоценный, сделан пополам из золота и серебра. Божий Камень. Камень, дарующий смерть или жизнь. Магеннок его видел… Он отворил ворота и просунул в них руку… И его рука… его рука обратилась во прах.
Вероника чувствовала себя подавленной. Ум ее мало-помалу наполнялся страхом, словно сочащейся из-под земли водою. Ужасные события, испуганной свидетельницей которых она была уже несколько дней, казалось, предваряли события еще более грозные, и Вероника ждала их словно приближающийся ураган, способный все смести с земли своим головокружительным вихрем.
Она ждала этих событий. Она была уверена, что они не преминут произойти, что их обязательно вызовет могущественная роковая сила, которая наступала на нее со всевозрастающей мощью.
— Вы видите лодки? — осведомилась Онорина.
— Отсюда их не увидеть, — возразила Вероника.
— Почему же? Они пойдут именно этим путем, потому что тяжело нагружены, а у мыса есть более широкий проход.
И действительно, через несколько секунд Вероника увидела, как из-за мыса показался нос первой лодки.
Она была очень широкой и низко сидела в воде, на загромождавших ее ящиках и тюках расположились женщины и дети. Четверо мужчин изо всех сил налегали на весла.
— Это лодка Коррежу, — заметила Онорина, которая, полуодетая, выскочила из постели. — А вот и другая, смотрите!
Из проливчика между скалами выплыла вторая, тоже тяжело нагруженная, лодка. Там гребли трое мужчин и женщина.
Обе лодки находились слишком далеко, метрах в семистах-восьмистах, чтобы можно было различить лица людей. Ни малейшего звука не доносилось с этих неповоротливых, груженных нищетою суденышек, которые убегали от смерти.
— Боже мой! Боже мой! — вздохнула Онорина. — Только бы им выбраться из ада!
— Чего вы боитесь, Онорина? Им же ничто не угрожает.
— Угрожает, пока они не покинули остров.
— Но ведь они же не на острове.
— Все, что вокруг острова, еще остров. Именно там их и подстерегают гробы.
— Но ведь море довольно тихое.
— Не в море дело. Враг — не море.
— Тогда что же?
— Ах, не знаю я, не знаю.
Лодки двигались в сторону северной оконечности острова. Перед ними были два прохода, которые бретонка называла именами двух скал — Скала Дьявола и Клык Сарека.
Почти тут же они увидели, что Коррежу выбрал проход мимо Скалы Дьявола.
— Пройдут, — заметила бретонка. — Еще чуть-чуть. Каких-то сто метров, и они спасены.
Казалось, женщина вот-вот засмеется.
— Все козни дьявола пойдут прахом, госпожа Вероника. Я уверена, что мы с вами спасемся, да и остальные тоже.
Вероника молчала. Подавленность ее усилилась, и женщина относила ее лишь на счет смутных предчувствий, бороться с которыми бесполезно. Она мысленно наметила линию, за которой опасности уже не было, но Коррежу эту линию еще не пересек.