Этот крутой поворот был вызван тем, что впереди, в кромешной тьме, внезапно замаячил тусклый огонек. Она вдруг поняла довольно простую вещь: стрела указывала направление, а номер 10 был десятым в ряде номеров, расставленных вдоль пути между двумя опорными точками.
Но вдруг эти условные знаки предназначены для кого-то другого? Не важно. Главное, что они представляли собою нить, способную привести Веронику к разгадке занимавшей ее тайны: каким чудом ее юношеская роспись попала в самую середину узла трагических событий?
Посланный из Фауэта экипаж наконец ее догнал. Она влезла в него и велела вознице ехать шагом по направлению к Роспордену.
Она добралась туда к обеду, причем ее предположения оказались верными. Дважды около перекрестков дорог она снова увидела свою подпись и цифры 11 и 12.
Переночевав в Роспордене, Вероника на следующий день возобновила поиски.
Номер 12, обнаруженный ею на стене кладбища, направил ее по дороге, ведущей в Конкарно. Она почти добралась до города, но никакого знака больше не встретила.
Решив, что сбилась с пути, Вероника вернулась назад и потратила целый день на бесплодные поиски.
Только на следующее утро полуистертый номер 13 указал ей направление на Фуэнан. После этого она, следуя условным знакам, не раз меняла направление, сворачивала на проселочные дороги, а один раз опять сбилась с пути.
Наконец, спустя четыре дня после отъезда из Фауэта, она оказалась на берегу океана, посреди громадной отмели, раскинувшейся подле деревни Бег-Мейль.
В этой деревушке она прожила два дня, но так и не получила ответа на свои осторожные расспросы. В конце концов, блуждая утром среди выступавших из воды скал, грядою выходивших на отмель, и по невысокому обрыву, поросшему по краям деревьями и кустами, Вероника обнаружила между двумя голыми дубами покрытый землей шалаш из веток, которым, по всей вероятности, пользовались таможенники. У входа в шалаш возвышался небольшой менгир[1]. На нем она увидела все ту же надпись и номер 17.
Но никакой стрелы. Внизу стояла точка. И все.
В шалаше — три разбитые бутылки и пустые жестянки из-под консервов.
«Здесь, видимо, и находилась цель, — подумала Вероника. — Кто-то ел. Съестное, должно быть, припасли заранее».
В этот миг она заметила, что неподалеку, у берега небольшой бухточки, лежавшей между скал, словно раковина, покачивается моторная лодка.
Почти одновременно она услышала два голоса — мужской и женский, приближавшиеся со стороны деревни.
С того места, где находилась Вероника, ей сначала не был виден пожилой мужчина, тащивший с полдюжины мешков с провизией — пирогами, сушеными овощами и прочим. Поставив их на землю, он спросил:
— Стало быть, хорошо съездили, госпожа Онорина?
— Прекрасно.
— А куда ж вы ездили?
— В Париж, куда ж еще! Меня не было целую неделю… Кое-что вот купила для хозяина.
— Небось довольны, что вернулись?
— Еще бы!
— Смотрите, госпожа Онорина, ваша лодка на том же месте. Я навещал ее каждый день. А сегодня утром снял брезент. Ну как, ходит она ничего?
— Отлично.
— Да, моряк из вас что надо. Ну кто бы мог подумать, госпожа Онорина, что вы научитесь управляться с моторкой?
— Это все война. Молодежь с острова разъехалась, остальные ловят рыбу. И потом, до войны раз в две недели к нам заходил пароход, а теперь и этого нет. Вот и приходится ездить за покупками.
— А как с керосином?
— У нас есть еще запас. Тут все в порядке.
— Ну ладно, пока. Так я пошел, госпожа Онорина. Помочь вам погрузить?
— Не стоит, вы же спешите.
— Ну пока, я пошел, — повторил мужчина. — До следующего раза, госпожа Онорина. Я приготовлю пакеты заранее.
Отойдя на несколько шагов, он крикнул:
— Поосторожней там у рифов, что окружают ваш чертов островок! Не зря у него такая слава. Просто так островом Тридцати Гробов его не назвали бы! Удачи, госпожа Онорина!
Он свернул за скалу и скрылся из вида.
Вероника вздрогнула. Тридцать гробов! Те же слова, что она прочла рядом с ужасным рисунком!
Вероника подалась вперед. Женщина подошла к лодке, погрузила в нее принесенную ею самой провизию и обернулась.
Теперь Вероника увидела ее спереди. На женщине был бретонский костюм и чепец, подвязанный черными бархатными лентами.
— Чепец, как на рисунке, — пролепетала Вероника. — Как у трех распятых женщин!
Бретонке было лет сорок. Ее волевое, обожженное солнцем и морозом лицо было скуластым и грубым, однако его оживляли большие черные глаза, умные и добрые. На шее у женщины висела массивная золотая цепь. Грудь плотно облегал бархатный корсаж.
1
Мегалитическое сооружение в виде вертикально врытого в землю длинного камня. (Здесь и далее примеч. переводчиков.)