— А кто это такой?
— Гений экономики. Талантливейший писатель. И его расстреляли.
— А зачем тогда Матвей Ипполитович вернулся?
— Во-первых, он не столь талантлив, как Капица, хотя чертовски светлая голова! У него кончился срок научной командировки, а положение Ферми в Риме, насколько я знаю, не из лучших — возможно, ему придется эмигрировать. Фашистская страна сродни нашей. Те же статуи на перекрестках и крики о простом человеке.
— Павел Андреевич!
— Вот видите, и вам уже страшно, а вдруг дерево или вода подслушают. Помните, что случилось с Мидасом?
— Не помню.
— Неужели? Это хрестоматийно! Хотя вы же дитя пролетарского образования. Так слушайте: у царя Мидаса были ослиные уши. Не важно, как он их заработал, — поверьте мне, за дело. И у Мидаса, который стеснялся такого украшения, были проблемы с парикмахерами. Тем приходилось давать подписку о неразглашении. Вы о таких слышали?
— Не в древнем мире, но слышала.
— Молодец, девочка. Так вот один парикмахер подписку дал, а тайна, которую он узнал, продолжала его мучить. И он нашептал ее тростнику. Тростник подрос, его срезали на свирель, соответствующий исполнитель принялся в нее дуть, а свирель запела: «У царя Мидаса дворянское происхождение!»
— То есть ослиные уши?
— Называйте как хотите. Анкета есть анкета! Будем возвращаться?
— Наверное, вы устали.
От основной дорожки, шедшей вдоль цепи прудов, отходила дорожка поуже. Она поворачивала налево, проходя по перемычке, отделявшей верхний пруд от следующего, лежавшего метров на пять-шесть ниже.
Они свернули на нее. Но, пройдя несколько шагов, Александрийский остановился:
— Пожалуй, пора возвращаться.
— А что так шумит? — спросила Лидочка. — Где-то льется вода.
— Вы не догадались? Пройдите несколько шагов вперед и все поймете.
Лидочка подчинилась старику. И при свете вновь выглянувшей луны увидела, что в водной глади, метрах в полутора от дальнего берега пруда, чернеет круглое отверстие диаметром в метр. Вода стекала через края внутрь поставленной торчком широкой трубы и производила шум небольшого водопада.
— Сообразили, в чем дело? — спросил Александрийский.
— Туда сливаются излишки воды, — сказала Лидочка.
— Правильно. Чтобы пруд не переполнялся. А на глубине по дну пруда проложена горизонтальная труба, которая выходит в нижнем пруду под водой, — вы можете запустить рыбку в водопад, а она выплывет в следующем пруду. Интересно?
Александрийский совсем устал и говорил медленно.
— Я прошу вас, — сказала Лидочка. — Давайте посидим. Три минуты. Переведем дух.
— Отвратительно, когда тебя жалеет юная девица, — сказал Александрийский. — Дряхлый старикашка!
— Вы совсем не старик! — сказала Лидочка. — И когда выздоровеете, я еще буду от вас бегать.
— Я специально для этого постараюсь выздороветь, — сказал Александрийский, послушно отходя к скамейке.
По плотине быстро шел человек — занятые разговором Александрийский и Лидочка увидели его, когда он подошел совсем близко.
— Вот они где! А я уж отчаялся: решил — утонули! — Это был Матя Шавло.
— Легок на помине, — сказал Александрийский. — Что вам не спится?
— Вы перемывали мне косточки! — заявил Шавло. — То-то я чувствую, что меня тянет в парк. И что? Он называл меня развратником, лентяем, пижоном и наемником Муссолини? — Последний вопрос был обращен к Лиде.
— Любопытно, — усмехнулся Александрийский. — Он взваливает на себя сотни обвинений для того, чтобы вы не заметили, что он упустил в этом списке одно, самое важное.
— Какое? — спросила Лидочка.
— Агент ГПУ, — сказал Александрийский.
— Ах, оставьте, — сказал Матя, подходя к самому краю воды и глядя, как вода, серебрясь под светом луны, срывается тонким слоем в странный колодец посреди пруда. — Мне уже надоело, что каждый второй подозревает меня в том, что у Ферми я выполнял задания ГПУ.
— Я вас в этом никогда не подозревал, Матвей, — сказал Александрийский. — Я отлично понимаю, что Ферми читал ваши работы. Как только он увидел бы, что вы агент ГПУ, вы бы вылетели из Италии в три часа. Кстати, Ферми не собирается покидать фашистский рай?
— Маэстро признался мне, что намерен улететь оттуда, как только он сможет оставить свой институт, — ведь он же не жена, бросающая мужа. Целый институт…
— Проблема национальная?
— При чем тут национальность?! — Матя красиво отмахнулся крупной рукой в желтой кожаной перчатке. — На институт обратили внимание итальянские военные. Говорят, что интересуется сам дуче.