Лидочка не стала возражать. «Пускай говорит, потерплю». Но намерение Лидочки отсидеться, пока Альбина кончит свой монолог, оказалось тщетным, потому что уже следующей своей фразой Альбина удивила Лиду.
— Вы, наверное, думаете, чего меня Ян Янович к вам прислал. А все совсем наоборот. Если он узнает, что я с вами разговаривала, он так рассердится, вы не представляете. Он меня может побить, честное слово…
Альбина сделала паузу, как бы желая, чтобы смысл ее слов получше дошел до Лидочки, а Лидочка успела подумать, что Альбина испугалась соперницы: она, видно, решила, что Лидочка готова заступить на ее место при бравом чекисте.
— Вы уже, наверное, догадались, что я вам скажу, только вы неправильно догадались.
Альбина говорила вполголоса, впрочем, говорить громко в той гостиной было бы неприлично — такая тишина царила в доме. Альбина, поудобнее устраиваясь на узком диване, подобрала под себя ноги, и диван заскрипел, будто был недоволен тем, что кто-то посмел забраться на него с ногами.
От Альбины пахло хорошими французскими духами — Лида любила хорошие духи, и ей было грустно, что теперь у нее нет таких духов и вряд ли в жизни ей удастся снова надушиться ими. И как ни странно, этот добрый терпкий запах примирял Лиду с присутствием этой чекистской шлюшки — как будто возможность вдыхать аромат была платой за необходимость слушать ее излияния. А может, и угрозы.
— Мне бы не хотелось, — сказала Альбина, — чтобы вы сблизились с Яном Яновичем. Я человек прямой, я сразу вам об этом говорю, без экивоков.
— А почему вам кажется, что мне этого хотелось?
— Нас редко кто спрашивает, — сказала Альбина и улыбнулась, в полутьме сверкнули ее белые ровные зубы. — Нас, красивых женщин, берут, и от нас зависит лишь умение отдаться тому, кто нам больше нравится. Только, к сожалению, даже этого нам не дают.
— Ваш Алмазов, — сказала Лидочка с прямотой дамы с хорошим дореволюционным воспитанием, — мне ничуть не симпатичен, и я не собираюсь с ним сближаться.
— Я вижу, что вы искренняя, — сказала Альбиночка, — но ваше решение так мало значит!
— Если оно так мало значит, зачем со мной разговаривать!
— Потому что я хочу, чтобы вы отсюда уехали. Тут же.
— Почему?
— Вы ему страшно понравились! Если вы останетесь здесь, Лида, вы обречены. Я клянусь вам.
— Вы ревнуете? — спросила Лида. Чтобы что-то спросить — нельзя же так: слушать и молчать.
— Господи, сколько вам лет?! — Альбина сморщила нос, нахмурилась, сразу стала старше — даже в полутьме видно. Наверное, со стороны они кажутся добрыми подружками, обсуждающими мелкие дела — какую шляпку купить или где достать муфту из кролика. Пустяки… делят чекиста Алмазова, а он Лидочке вовсе не нужен. Не нужен, но как не хочется признаваться в этом мямле с томными глазками. «Боишься потерять паек и защиту, надеешься, что он возьмет тебя в жены и станешь ты комиссаршей на конфискованном фарфоре». Эти мысли неслись где-то в подсознании и никак не отражались на лице Лидочки — она вела себя как ирокез на ответственных переговорах с бледнолицыми.
— Разве мой возраст так важен? — спросила Лидочка.
— Я думаю, вам не больше двадцати, — сказала Альбина. — А мне уже тридцать.
— И что из этого следует? — Лидочкиному тщеславию захотелось поглядеть на себя со стороны. Приятно быть сильнее и знать, что Альбина вымаливает у нее то, что Лидочке не нужно, то, с чем она готова расстаться, не имея. Но пускай помучается.
— Вы его любите? — спросила Лидочка.
— Господи, о чем вы говорите?
— Тогда зачем вы со мной разговариваете?
— Потому что вы еще ребенок, вы не понимаете, на что себя обрекаете, если попадете в когти этому стервятнику.
— А вы?
— Обо мне уже можно не думать, со мной все кончено. Он — моя последняя надежда, нет, не надежда — он моя последняя соломинка.
Лидочке хотелось ей сказать: «Не говорите красиво!» — но нельзя переступать определенные правила поведения. Хорошо бы кто-нибудь сейчас пришел, и тогда бы разговор кончился…
Альбина, как и следовало ожидать, достала из махонькой бисерной сумочки махонький шелковый платочек. Из сумочки вырвался такой заряд запаха французских духов, что Лидочка чуть не лопнула от зависти. Сейчас бы сказать ей: меняюсь — тебе Алмазов, мне духи.
Альбина промакивала глаза, чтобы не потекла тушь с ресниц.
— Я не могу, он для меня все…
— Я даю вам честное слово, — сказала Лидочка, — честное благородное слово, что у меня нет ровным счетом никаких видов на вашего Алмазова. Мне он даже противен. Я скорее умру, чем буду с ним близка.