Лидочка как могла утешала Альбину, хотя понимала, что пройдет несколько минут, и Альбина снова начнет терзаться подозрениями…
К счастью, Альбина разрыдалась — она дрожала, пряталась на Лидочкиной груди, словно та была ее мамой, которая утешит и спасет от безвыходности взрослой жизни.
— А я боялась, — бормотала она в промежутках между приступами рыданий, — я боялась, что вы такая… что вы хотите его отнять… а может, я думала, у вас кто-нибудь тоже там… и вы хотите, как я, спасти… А он меня заставляет еще следить, за Матвеем Ипполитовичем велел следить, с кем он разговаривает и о чем… а я совсем не умею следить и не понимаю. Они разговаривают с профессором Александрийским, они говорят про свои дела, а Ян Янович сердится, что я не понимаю… Ой, если он увидит, что у меня глаза распухли, что он со мной сделает…
Лидочке и жалко было Альбину, и хотелось уйти от нее, забыть, как уходят звери от больного собрата — ты не поможешь, но боишься заразиться.
Стало совсем темно, хотя еще не было шести. Лида думала, как сделать, чтобы Альбина ушла, — она так устала от этого разговора и чужого горя. Но никак не могла придумать повода, который заставил бы Альбину подняться.
— Я так боялась, — снова зашептала Альбина, — я так боюсь — у меня неделю назад уже месячные должны были начаться. А ничего нет. Как будто и не должно… Скажите, а может быть, это от нервов? Ведь бывает, что от нервов?
«Господи, — подумала Лида, — за что же Ты так жесток к этому созданию? Чем Альбина могла прогневить Тебя?»
— Конечно, — сказала Лидочка, — это очень похоже на нервы.
И тут в тишине послышались четкие женские — на каблуках — шаги.
Шаги завернули из прихожей в гостиную. Альбина вскочила.
И тут же щелкнул выключатель и зажегся свет.
В гостиной стояла Марта Ильинична, жмурилась, вертела головой, приглядывалась — увидела.
— Так я и думала, — заявила она. — Где ты могла быть? Свет нигде не горит, в бильярдной Вавилов с Филипповым шары катают… Извините, я помешала, у вас интимная беседа?
Альбина сказала:
— Ничего особенного, — и пошла из гостиной, отворачиваясь от Марты.
Марта смотрела ей вслед и, дождавшись, пока та вышла, спросила:
— Лида, ты что, забыла, кто эта тварь?
— Вы не все знаете.
— Я знаю то, что видят мои глаза. И единственное возможное оправдание для тебя, что она тебе нравится как девочка.
— Я не понимаю.
— Отлично понимаешь, котенок. Но я не об этом.
Марта уселась на диван рядом с Лидой.
— Ох, уморил он меня, — сообщила она.
Лида никак не могла вернуться к мелочам санаторной жизни после монолога Альбины. Она даже не сразу вспомнила, что была свидетельницей романа Марты, и та теперь намерена каким-то образом подвести итоги этой сцене.
— Мне надо идти, — сказала Лида.
— Погоди, успеешь, я только два слова.
Марта дотронулась до плеча Лидочки.
— Мое горе в том, — сказала она торжественно, — что я люблю одинаково страстно и мужчин, и женщин. Видимо, я существо высшего порядка.
Марта тихо рассмеялась и показала ровные желтоватые зубы.
— Максимка — мой старый приятель. Ты еще под стол пешком ходила, когда мы с ним подружились. Я это говорю на случай, если ты что-нибудь подумала.
— Я ничего не подумала!
— Нет, вижу, что подумала! Признавайся, подумала?
— Марта, клянусь вам, я даже ничего не видела!
— Как так не видела? — Этого Марта не смогла перенести. — Я думала, что всю подушку зубами изорву, а она — не видела!
— Ну видела и забыла.
— Вот и хорошо. У меня к тебе одна просьба — Мишка Крафт не должен ничего знать. У него слабое сердце и нет чувства юмора.
— Он ничего не узнает, — сказала Лида.
— Вот и отлично.
От бильярдной послышались голоса, в гостиную вошли какие-то мужчины, но Лидочке из-за колонн не было видно кто.
— Предупреждаю, — сказала Марта, поднимаясь с дивана, — если этот сексуальный маньяк будет к тебе лезть, отшей его немедленно! Иначе будешь иметь дело со мной.
— Вы о ком?
— Как о ком? О Максиме!
Марта пошла прочь, исчезла за колоннами, и оттуда послышался ее оживленный голос:
— Ну как бильярдные страсти? Надо играть на коньяк, товарищи. А коньяк отдавать дамам.
И Марта заразительно рассмеялась.
Глава 3
Вечер и ночь 23 октября 1932 года
Лиде не хотелось идти на ужин. Она надеялась, что, если спрячется в комнате, не зажигая света, о ней забудут.