«Господи, они же обе на сцене, а я — зрительный зал. И еще заплатила за билет натуральным продуктом».
— Прекратите бой, — попросила Лидочка. — Скоро ленч будет готов.
— Ленч? — Татьяна Иосифовна как бы переваривала значение слова. Потом поняла, улыбнулась. — Ленч, — повторила она. — Какое сладкое слово. Вот именно, сладкое. Со мной сидела одна болгарка из Земледельческого союза, если не ошибаюсь. Она всегда говорила это слово — сладкая погода, сладкий надзиратель…
На время бой прекратился — женщины принялись помогать Лидочке накрывать на стол, а Татьяна Иосифовна вовсе расщедрилась и достала полбутылки «Мартини», сообщив, что к ней приезжали брать интервью из «Столицы», и она взяла гонорар бутылкой «Мартини».
Перемирие, отвлечение от главной темы спора, было кратким, но продолжение спора приняло несколько иной характер. Татьяна Иосифовна сказала Лидочке:
— Вся моя молодость прошла в лишениях. Мне не на кого было опереться, и прежде чем я осознала себя и свое место в жизни, я уже попала под тяжелый пресс сталинских репрессий.
Татьяна Иосифовна говорила все громче, как бы с трибуны.
— Я старалась дать Аленочке все, что могла. Но много ли могла я? Мне приходилось отрывать от себя последние куски!
— Татьяна Иосифовна! — вмешалась Сонечка. — Не надо об этом!
Татьяна Иосифовна осторожно отрезала кусок мяса, осмотрела его и спросила:
— А у вас на рынке есть санитарный контроль?
Неожиданный переход сбил Лидочку с толку — она даже не сразу сообразила, что же Татьяна Иосифовна имеет в виду?
Но и Татьяна Иосифовна забыла о вопросе, потому что обернулась к Соне и сказала ей:
— Алена может иметь ко мне субъективные претензии. Но никак не объективные. В конце концов, факт наличия у меня собственной личной жизни не должен был отвращать ее.
— Я не говорю о прошлом! — Сонечка посмотрела на Лидочку умоляюще, словно искала у нее поддержку. — Но сегодня вашей дочери очень плохо. Она близка к смерти.
— Ах, оставь, я ненавижу шантаж! — воскликнула Татьяна Иосифовна. — К сожалению, с возрастом у Аленки выработался псевдосуицидальный комплекс. Вы меня понимаете? То есть Алена стремится к самоубийству, но не к самой смерти, а к попытке, чтобы вызвать сочувствие или страх у окружающих. В первую очередь у разочаровавшихся поклонников.
— Татьяна Иосифовна! — взмолилась Соня. — Поймите же, что у Алены, кроме нас с вами, нет близких людей.
— Она сама в этом виновата.
— У нее нет никого! Неужели родная мать от нее отвернется?
Обе женщины удовлетворяли свою страсть к театральности, обеим роли достались трагические, со слезой, и конфликт грозил достичь древнегреческих высот.
— Лучше тебе уехать, — сказала Татьяна Иосифовна. — Пока еще не поздно, тебе лучше вернуться в Москву. Твое присутствие выводит меня из себя.
— Я не уеду, пока не добьюсь от вас согласия позвонить Аленушке. Хотя бы позвонить.
— Ну подожди, сначала поедим, — ответила, подумав, Татьяна Иосифовна.
Она стала быстро и обильно накладывать себе в тарелку картошку и мясо, словно мысленно уже отсчитывала, кому сколько положено, и себе, как старшей, выделила большую дозу.
Она ела шумно, мелко и быстро, как бы стараясь растянуть удовольствие от еды и в то же время насладиться как можно интенсивнее.
Соня ела также с удовольствием, но, поймав на себе взгляд Лидочки и ложно истолковав его, громко сказала:
— Кусок в горло не лезет, честное слово.
— Это от избалованности, — заметила Татьяна Иосифовна. — Ты не знаешь цену сухой горбушке.
— Вы бы радовались, что мое поколение обошлось без этого, — ответила Соня. — А вы как будто злорадствуете.
— Я говорю горькую и нелицеприятную правду. И мало кто любит ее слушать.
Соня вздохнула и отрезала кусочек мяса. Лидочка видела, что Сонечка голодна и с удовольствием умяла бы всю тарелку, но она сама загнала себя в роль несчастной подруги, лишившейся аппетита.
— А кто чайник поставит? — спросила Татьяна Иосифовна. — Лидочка привезла торт, и он уже почти разморозился.
Соня поднялась и спросила:
— А где чайник?
— Синий чайник стоит на плите. Милостями Лидочки даже растворимка появилась в нашем доме.
Сонечка пожала крутыми плечиками и направилась на кухню. Татьяна Иосифовна спросила Лидочку:
— Вы мне рассказали по телефону о шкатулке. Может, вы сможете ее описать?
— Разумеется! — сказала Лидочка. — Эта история началась еще до войны. Моя бабушка дружила с вашей мамой.