Тантунчок кажется более старым, слабым и невзрачным, чем есть на самом деле. Он с молодости избрал себе маску человека без лица, и постепенно маска стала его лицом. Тантунчок совершенно лыс, словно буддийский монах, и его лицо изрезано мелкими морщинками, особенно их много вокруг глаз, и, когда он улыбается, морщинки собираются снопиками и кажется, что Тантунчок — очень добрый и ласковый старичок. Тантунчок всегда улыбается.
— Что привело тебя ко мне, уважаемый директор Матур, в такой поздний час?
— Я не обеспокоил тебя, уважаемый Тантунчок?
— Я отдыхал, читал детектив. Ты, наверно, слышал, что я большой знаток и ценитель детективных романов. Когда ты стар и немощен, остается мало удовольствий в жизни. Для меня — книги, легкое, развлекательное чтение. Остальное — в прошлом.
В этот момент вошла племянница, принесла поднос с чаем и сладостями. Ее существование опровергало слова старика.
— Я очень спешу, уважаемый Тантунчок, — сказал я. — И посмел обеспокоить тебя по срочному делу.
— Я всегда рад слышать твою мудрую речь. Но, может быть, мы сначала отведаем чая?
— Как-то, месяца два назад, мы разговаривали о спичечной фабрике в Танги, — сказал я.
— Забыл, совсем забыл, — улыбнулся Тантунчок. — Но если директор Матур помнит об этом, значит, так и было.
Старый лис был осторожен.
— Я хотел бы вернуться к этому разговору.
— Хочешь стать спичечным королем? Ведь у тебя есть одна спичечная фабрика?
— Это не моя фабрика, — поправил я Тантунчока. — Это национализированная фабрика, я лишь числюсь ее директором.
— С твоими связями, дорогой Матур, ты можешь числиться хоть уборщиком. Но доходы идут тебе, не так ли?
— Клянусь господином Буддой, я получаю лишь номинальную, ничтожную зарплату директора.
— И хочешь купить мою старую, не дающую дохода фабрику в Танги, чтобы подарить ее государству?
— Не исключено, — сказал я спокойно. — Особенно после того, что случится сегодня ночью.
— Что? — Старик давно почувствовал неладное. Его черные маленькие круглые глазки, делавшие его похожим на мышонка, уперлись мне в лицо.
— Сегодня ночью падет правительство Джа Ролака.
— Давно пора, — сказал Тантунчок. Он не спускал с меня мышиных глазок и старался понять, как это отразится на его делах. — И кто придет к власти?
— Твоя спичечная фабрика все равно не дает дохода, — продолжал я. В комнате не было плевательницы для бетеля, и это меня раздражало. Я не выдержал, взял со стола блюдце и сплюнул в него. Тантунчок поморщился. — Представь себе, что начнется национализация. И ты лишишься фабрики. Может, безвозмездно.
Тантунчок хлопнул в ладоши, и тут же вошла племянница. Он показал ей высохшим желтым пальцем на блюдце. Девушка брезгливо взяла его и вынесла. Я вздохнул. Тантунчок мог быть и вежливей, но мне ли осуждать его поведение и манеры?
— Откуда у тебя уверенность, что фабрика уцелеет в твоих руках?
— А у меня нет такой уверенности, — улыбнулся я.
— У демократов силенок не хватит, — рассуждал вслух Тантунчок. — Коммунисты сбежали в Китай…. — Он помолчал, потом добавил: — Твой покровитель Урао никогда не стал бы национализировать фабрики…
Мышиные глазки Тантунчока метнулись ко мне, проверили, не отразилось ли что-нибудь на моем лице. На нем, разумеется, ничего не отразилось.
— А если никакого переворота и не будет?
— Будет, — сказал я убежденно. — Сегодня ночью.
— Шантажируешь меня?
— Разве бы я посмел?
— Нет, — согласился со мной Тантунчок, — не посмел бы. Ты согласен заплатить за фабрику ту цену, которая показалась чрезмерной месяц назад?
Вот здесь он попал в точку.
— Нет, — сказал я. — Цена в четыреста тысяч ватов меня не устраивает. Но я готов заплатить сто тысяч.
— Шутник… — Моршинки собрались вокруг глаз Тантунчока. — Фабрика застрахована на триста пятьдесят тысяч.
— Ну что ж, — искренне вздохнул я, — тогда лучший выход — поджечь фабрику и получить страховку. Но сделать это надо срочно, желательно сегодня.
Тантунчок мог бы возмутиться, выставить меня за дверь, но он ничего подобного не сделал.
— Как XIы и испорченны люди! — сказал он и посмотрел на алтарь с позолоченной статуэткой бодисатвы.