На утро он получил письмо от «Дрейфуса Скотта и К», своих американских агентов, и поспешил его распечатать. Писал Джим Дрейфус:
«22 августа
Дорогой Сид, «С и С» очень заинтересовались „Стратегами“ (мне тоже понравилась эта книга, и скажу – вы здорово прогрессируете), но они обеспокоены шумом вокруг вашего имени. На днях появилась еще одна статейка, в которой вас называют «метким стрелком», а в июле все газеты наперебой сплетничали о вас и вашей исчезнувшей жене. «С и С» поэтому хотят пока отложить переговоры с вами, но, думаю, что через некоторое время мы все же сможем подписать с ними контракт…»
Вздохнув тяжело, Сидней побрел на кухню варить себе кофе.
Возможно, в этот самый момент Алисия распечатывает его письмо; во всяком случае, Сидней надеялся на это. Он пожалел, что не приписал там: если ты в течение двадцати четырех часов не объявишься у своих родителей, милая, я буду вынужден сам приехать за тобой. Но он все же не сделал этого, представив, что Алисия может сбежать еще куда-нибудь. Сидней выпил кофе, но так и не смог заставить себя съесть что-нибудь.
Около одиннадцати часов приехал инспектор Брокуэй и передал Сиднею, что его просят пожаловать в Скотланд-Ярд, чтобы ответить там на несколько вопросов.
– Я, кажется, догадываюсь, что они хотят просить вас остаться в Лондоне на несколько дней, – предположил инспектор. – Думаю, они собираются устроить вам встречу с Полк-Фарадейсом.
Сидней держал в руках письмо к Джиму Дрейфусу, в котором просил того подождать еще три дня, в надежде, что в течение их все прояснится. Хотя сам и не знал, почему решил указать именно такой срок.
– Мне очень жаль, инспектор, но у меня нет ни малейшего желания ехать туда.
Инспектор улыбнулся:
– Но если вы не поедете, они сами пожалуют сюда. Они, конечно, не смогут отвезти вас силой, но не ответить на их вопросы вы не можете. Все мы обязаны отвечать на вопросы полиции, не так ли?
Однако Сидней, казалось, уже не различал, что обязан и что не обязан делать, но точно знал, что снова должен попытаться вынудить Алисию что-то предпринять. Письмо, которое он ей послал, было недостаточно решительным.
– Да, это так, – ответил он.
– Вы получили какие-нибудь известия? – спросил инспектор, заметив письмо в руках Сиднея.
– Нет-нет, к сожалению, нет.
Сидней подождал, пока машина инспектора скроется из глаз, сел в свою и отправился в Ронси Нолл, чтобы опустить письмо Джиму Дрейфусу. На почте он, совершенно безразличный к тому, что может подумать мистер Нейлор, внимательно глядевший на него из окошка, составил и протянул тому телеграмму следующего содержания:
ПРОШУ СВЯЗАТЬСЯ С ТВОИМИ РОДИТЕЛЯМИ ЗАВТРА В ЧЕТВЕРГ ИЛИ БУДУ ВЫНУЖДЕН ПРИЕХАТЬ ЗА ТОБОЙ.
СИД.
После обеда вместо ответа от Алисии или радостного звонка от ее родителей о том, что она едет в Кент, или даже вместо сообщения полиции о том же самом, он получил разъяренное письмо от Алекса на двух страницах, пестрящее огромным количеством подчеркнутых слов.
«… Значит, так и есть, тебе удалось это, старик, ты добился отсрочки „Лэша“, а это значит (и ты знаешь не хуже моего), что все сорвалось, все погибло и похоронено навсегда. А ведь именно об этом я тебя предупреждал… Я сказал полиции, что твоя собственная жена однажды уже спрашивала меня, не кажется ли мне, что ты несколько не в своем уме… Теперь я уверен, что в этом все и дело. Твое психическое состояние давно уже не позволяет тебе создавать ничего, кроме безумных и лишенных всякой логики фарсов, так что мне приходилось миллионы раз переправлять наши истории, чтобы они выглядели прилично. Ты помнишь об этом. Но теперь ты сам попался в собственные сети, Сид. И я советую тебе, это в твоих же собственных интересах, собрать остатки своего здравого смысла и признаться во всем полиции. Можешь делать там все, что угодно, можешь сослаться на собственную невменяемость – так тебе обойдется дешевле. Я же убежден, что ты убил Алисию и убедил себя, не знаю как, что не делал этого, но уже после того, как сам же признался и даже похвалялся перед всеми. Теперь же ты предпочитаешь считать все это сном из твоих безумных сценариев… Хитти со мной в этом полностью согласна, и не думай, что она за тебя или что я принуждаю ее принять мою сторону. Повторяю, она полностью со мной согласна в том, что касается…»
Хм, конечно, согласна, поскольку жизнь наверняка казалась ей адом, если не была таковой, подумал Сидней. Он заглянул еще в конец письма, шумный и сумбурный, в котором Алекс буквально вопил, что будет до конца защищать свою работу, свою семью, взывал к правосудию, ратовал за психическое здоровье общества и за священность законов, управляющих его (т. е. общества) жизнью. Все это очень отдавало Снизамами.
Если Алисия действительно была в Лэнсинге, она должна была получить его телеграмму около двух часов пополудни. Но уже был поздний вечер, а телефон молчал, и Сидней в конце концов отправился спать, но из-за сильного раздражения, вызванного безысходностью теперешнего положения, спал очень плохо.
XXVII
В понедельник, когда Алисия прочла в дневных газетах, что некий «близкий друг» Сиднея Бартлеби высказался о нем, как о душевнобольном, она очень перепугалась, представив себе ярость Сиднея, направленную против Алекса. В том, что «близким другом» был Алекс Полк-Фарадейс, она ни минуты не сомневалась. До сих пор она узнавала о шагах, предпринимаемых Алексом, от Василия, который, в свою очередь, получал информацию от Инес и Карпи и передавал ее Эдварду. Теперь же Алекс делал заявление в полиции и в прессе. Алисия почти наверняка знала, что причиной раздора был сценарий о Лэше. За Сиднеем водилось такое – выходить из себя и все портить именно в тот момент, когда успех близок.
В среду же, когда пришло письмо, а вслед за ним и телеграмма от Сиднея, Алисию охватила паника. Сидней знал, где она, под каким именем скрывается и с кем живет. Оказывается, он тихо и ловко все выведал про нее. Чтобы прийти в себя после потрясения, Алисия выпила несколько порций виски и к трем часам была уже в таком жутком состоянии, что не могла ни сидеть, ни стоять. Она была одна в доме с самого понедельника, и теперь у нее возникло чувство, что Сидней собирается приехать к ней, ворваться в дом и убить ее. Около четырех часов, в состоянии близком к истерике, она сделала то, чего прежде никогда не делала: позвонила на службу Эдварду. Ей долго пришлось ждать, пока его вызвали с какого-то совещания, и когда он наконец подошел и узнал ее голос, то в ярости едва не бросил трубку.
– Я должна была позвонить тебе, Эдвард. Я в ужасном состоянии.
– Я очень занят. Я могу позвонить тебе позже?
– Подожди же! Ты не сможешь приехать сегодня? Я прошу тебя. Произошло то, о чем я не могу сказать по телефону.
– Ясно. Но вряд ли я приеду раньше девяти, – сухо сказал он и положил трубку.
Эдвард приехал без пяти девять. Алисия надеялась, что он приедет часом раньше, и все это время не сводила глаз с часов и когда, наконец, услышала, как он открывает дверь, ее охватила такая слабость от всего пережитого за день, что она даже не встала ему навстречу, а так и лежала, свернувшись калачиком на диване.