«Революцией одного человека» назвал как-то Синклер Льюис уолденский эксперимент Генри Торо (1817–1862). И хотя Торо занимал упрямую позицию сторонника одиночных действий, его было бы неверно расценивать как анархиствующего индивидуалиста, чудака, не принимавшего любые государственные институты, технический прогресс, равно как и безусловного апологета примитивных «руссоистских» форм жизни. Взгляды Торо, высказанные и в его прославленном «Уолдене», этом своеобразном памятнике утопических исканий 1840-х годов, и в его статьях и очерках, убеждают в том, что их автор, безусловно, заглядывал за пределы частнособственнического миропорядка. Правда, Торо никогда не употреблял слова «социализм» и вряд ли был знаком с социалистической литературой. Завороженные эксцентричностью отдельных поступков уолденского отшельника, исследователи порой недооценивают того, что писатель в сущности мечтал о подлинной свободе и равноправии для всех людей, о раскрепощении человеческой личности, освободившейся от антигуманных общественных и экономических условий капиталистического мира. Не разделявший коллективистских принципов и методов вдохновителей Брук Фарм, он высказывал свои утопические представления о путях достижения этого идеала. Как и другие романтики, например Эмерсон, он ставил во главу угла нравственное совершенствование каждой отдельной личности; это он считал отправным пунктом для последующей широкой социальной реформы. Избрав жизнь в лесу, добровольное отшельничество, уклоняясь» от всяких коллективных действий, Торо хотел показать своим соотечественникам лишь пример «справедливой, хорошей жизни», но отнюдь не сделать ее неким всеобщим образцом для подражания.
Предвосхищая У. Морриса, замечательного английского писателя-социалиста, а отчасти и своего соотечественника У. Д. Хоуэллса, автора утопических романов, Торо высказывал убеждение, что подлинное творческое наслаждение может принести лишь созидательный труд, свободный от погони за долларами. Его нападки на современные технические достижения, будь то железная дорога пли телеграф, не были реакцией ретрограда; они диктовались его симпатиями к труженикам, страдающим от капиталистического гнета. «Думали ли вы когда-нибудь о том, что за шпалы уложены на железнодорожных путях?» — спрашивал он в «Уолдене». Его ответ невольно вызывает в памяти «Железную дорогу» Некрасова: «Каждая шпала — это человек, ирландец или янки. Рельсы проложили по людским телам, засыпали их песком и пустили по ним вагоны»{36}. Любопытно, что к той же теме уже много лет спустя, в 30-е годы, вернулся Арчибальд Маклиш в стихотворении «Кладбище у шпал». Это монолог мертвых, тех, что «проложили сталь в самую толщу гор»; теперь их могилы отмечены телеграфными столбами.
Торо восставал не против технического прогресса как такового, а против той цены, которую приходится за него платить. Поэтому для него наилучшим правительством было то, которое «меньше всего правит», а наилучшим законом тот, который гарантирует наибольшую свободу гражданам. Отметим при этом, что общественные воззрения Торо эволюционировали: в последние годы жизни, когда в стране усилилось аболиционистское движение, он стал пересматривать свою непротивленческую концепцию. Приветствуя подвиг Джона Брауна, он склонялся к необходимости активного противодействия социальному злу — рабству.
Как можно заметить, всех четырех писателей-романтиков сближает активное неприятие капиталистического прогресса, закрепляющего противоположность бедности и роскоши, возвышение одних за счет других. Мелвилл, Торо, Готорн, а также Купер (в цикле романов о Кожаном Чулке) стремятся противопоставить существующим антигуманным отношениям не столько конкретную общественную форму или организацию, сколько нравственно-этический идеал, систему духовных ценностей, в основе которых лежат принципы свободы личности, равноправия людей, их материального и духовного процветания.
Не остался глухим к спорам о социальном преобразовании мира и уже упоминавшийся Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882), философ, эссеист, один из лидеров трансцендентализма, сыгравший выдающуюся роль в культурной жизни Америки. Страстный почитатель Платона, он словно бы бежал от реального, практического мира, уносясь в сферы чистых философских спекуляций. Современники огорчали его своей приземленностью, увлеченностью сиюминутными заботами; как гуманист, он ратовал за духовное возрождение человека, ибо верил в равенство людей, в их общую духовную природу. Его не покидало горькое сознание, что человек в современном мире, в котором господствует дух практицизма, деградировал, превратился в «машину, добывающую деньги», в «придаток к имуществу» (статья «Американский ученый»). Он чувствовал, что в воздухе носятся новые идеи, а в обществе зреют надежды на лучший порядок вещей. Как и для молодого Уитмена, Америка была для Эмерсона «страной будущего, страной начинаний, проектов, планов, ожиданий».