Вместе с тем, будучи лично знаком с многими реформаторами, он с неодобрением воспринимал их проекты: утопические колонии оказались не только искусственными, доказавшими свою неэффективность созданиями (здесь он был близок к взглядам Уитмена); они представлялись ему попытками навязать людям некую новую форму регламентации и «узды» (здесь он солидаризировался с точкой зрения Торо). Эмерсон не был намерен «перебираться из нынешней тюрьмы в другую, более обширную». В этом сказались индивидуализм Эмерсона, неодобрение им коллективных действий и усилий. Но вместе с тем гуманист и аболиционист Эмерсон воздавал должное личному благородству первых социалистов, величию их целей. В статье «Богатство» Эмерсон роняет многозначительное замечание о том, что социализм «сослужил добрую службу», поскольку показал возможность для всех людей «пользоваться плодами наук и искусств»{37}. В статье «Молодой американец» есть слова о «благодетельном социализме»: Эмерсон называет его «добрым признаком», значительнейшим идейным движением 1840-х годов. Свидетельством новых веяний было для Эмерсона и появление утопических коммун в Америке. Но, оставаясь на идеалистических позициях, Эмерсон делал акцент на духовном освобождении личности, на моральном возрождении американцев в рамках сохранившихся неизменными социально-экономических отношений.
Романтики оказали решительное воздействие на весь последующий путь американской литературы. В ней получили дальнейшее развитие такие излюбленные ими мотивы, как неприятие капиталистической цивилизации, бунт одинокой личности против сковывающих норм частнособственнического общества, поиски различных форм внебуржуазного существования. Сама поэтика романтизма обогащала словесное искусство нового, XX в. У Хемингуэя и Фолкнера, Томаса Вулфа и Фицджералда, Апдайка и Сэлинджера, конечно же очень разных художников, многие излюбленные романтиками приемы и формы получили творческое преломление: здесь ирония и гротеск, символика и аллегория, культ природы и пронизывающее повествование субъективное, лирическое начало. Все это способствовало формированию идейно-стилевого течения, которое можно условно назвать романтической разновидностью реализма; другое, контрастное к нему течение, — социологическая разновидность реализма — с особой наглядностью представлено творчеством Синклера Льюиса, Дос Пассоса, Эптона Синклера.
Судьба романтического наследия убеждает в преемственности традиций, нерасторжимой связи времен. Так, прочные нити протянулись от Эмерсона к Уитмену. Его поэзию «конкордский мудрец» назвал «самым самобытным из всего, что доселе создавала Америка»,
2. ПЕВЕЦ СОЛИДАРНОСТИ
В 1855 г. в Нью-Йорке появилась необычная книга: тоненький сборник стихов, отпечатанный на грубой бумаге. Имя автора отсутствовало на титульном листе, а называлась книга «Листья травы». Странное на первый взгляд производили впечатление и стихи: лишенные заголовков, без рифм, они больше походили на прозу. Тут же воспроизводился портрет автора — молодого человека с открытым лицом, в шляпе и белой рубашке. У него была какая-то ординарная, даже типическая внешность — средний, рядовой американец.
Книгу встретили дружной бранью и издевательствами. Ее расценили как вызов хорошему тону и благопристойности. Эмерсон был в числе немногих, кто почувствовал ее революционный, пророческий смысл. Настоящее признание пришло к Уолту Уитмену уже на склоне лет, после того как за океаном (судьба, характерная для американских писателей XIX в., вспомним Купера, Эдгара По, Мелвилла) им увлеченно зачитывались.
Сегодня автор «Листьев травы» — классик, признанный и неоспоримый. Его изучают, почти канонизируют, на родине о нем накоплена богатейшая критическая литература. И все же одна проблема, существенно важная для понимания природы его творчества, мало освещается американскими уитменоведами: это отношение великого поэта к социалистическим идеям своего времени.