– Салам алейкум, уважаемые!
– Ваалейкум ассалам, ата, – ответил Ходи, – присаживайтесь к нашему дастархану, – и мотнул головой младшему сержанту Хамзалиеву.
Исмаил философом не был, но знак сержанта понял: на изобразившем дастархан канцелярском столе сами собой появились чайник, парящий из надколотого носика, и несколько пиал. Все верно, философ ты – не философ, а гостя надо встречать согласно традиции. Тем более, такого гостя! Ведь зашел к ним аксакал. Нет, Аксакал! С большой буквы. Настоящий. Таких уважают ровесники и слушаются джигиты даже чужих родов. Высокий, с прямой спиной и уверенной походкой. С властным, почти молодым, но очень мудрым взглядом. Россыпь морщин, четко прорезанных на темном лице. Такие лица бывают у тех, кто прожил жизнь в горах, и продолжает проводить на высоте бОльшую часть времени. Незнакомый, что само по себе удивительно. Кенджаев думал, что знает всех жителей района. Мальчонку какого мог пропустить, но не столь заметную фигуру. Пожалуй, лишь 'железный' Шамси, глава рода Абазаровых, может сравниться с гостем в статности. Они и похожи… Наверное, и близки возрастом. Но 'железному' Шамси девяносто, хотя он крепок, как арча горных ущелий. Неужели и гость так же стар?
Старик благодарно кивнул и присел к столу. Неторопливо принял поданную младшим сержантом пиалу, отхлебнул, смакуя вкус, улыбнулся чему-то своему. Допив, поставил пустую пиалу на стол. Ходи немедленно наполнил ее вновь. Но гость не торопился пить.
– Я не был дома много дней, – сказал он, – учил правнука жизни в горах. Мы ушли очень далеко. Вернулись вчера. Родичи сказали, что сейчас опять сорок первый год. Это так?
Кенджаев чуть не поперхнулся чаем.
– Это так, ата. Значат ли Ваши слова, что Вы пришли из две тысячи десятого?
Старик улыбнулся:
– Именно. У меня нет сомнений в правдивости моих предков, но они знают мало. Какое сегодня число?
– Двадцать пятое июня, – ответил сержант. – Но куда же Вы ходили?
– В Афганистан, – уточнять не стал, очевидно посчитав, что хоть сержант и власть, но допытываться не будет.
Ну конечно, Союз, как говорили, перенесся полностью. Куда еще мог уйти аксакал, чтобы не исчезнуть вместе с Таджикистаном-две тысячи десять? Но это же… Так далеко не ходит никто. Разве что…
– Война уже началась, – продолжал тем временем аксакал. – Где собирают тех, кто поедет на фронт? Я бы хотел присоединиться.
Чекисты переглянулись.
– О каком фронте Вы говорите, домулло? – осторожно спросил Ходи.
– Конечно, с немцами, – удивился аксакал непонятливости милиционеров. – Она идет уже три дня.
– Никакой войны нет, ака, – подтвердил Хамзалиев.
– Не понимаю. Если сейчас сорок первый, то Гитлер напал на нас двадцать второго июня. Я тогда служил в Красной Армии. Я стар и знаю, что могу не идти на фронт. Но правнук мал, а мои руки еще крепки и не забыли, как держать оружие. И мой опыт не будет лишним. Я взрывал немецкие эшелоны в Белоруссии, резал их хваленых егерей на Кавказе, штурмовал города… Мы разбили их тогда, разобьем и сейчас. Но на той войне погибли мой отец и дед. Сейчас я ровесник своего прадеда. Недолго уже осталось. Если я погибну вместо деда, он воспитает младшего лучше меня.
Ходи низко поклонился аксакалу.
– Спасибо Вам, ата. В этот раз всё проще. В будущее перенесся только Советский Союз. А немцы – нет. Та война отменилась. Совсем.
– Вот как? – задумчиво произнес аксакал. – Что ж, тогда я зря вас побеспокоил. Спасибо за разъяснение.
Гость встал и направился к двери.
– Ата, – окликнул его старший сержант, – Вам не нужна помощь? Ведь Ваш дом остался в будущем…
– Мой дом стоит на том же месте, где стоял, – сурово ответил старик, – неужели ты думаешь, что род Абазаровых может не принять своих потомков?
Когда за гостем закрылась дверь, Хамзалиев ошалело произнес:
– Железных Шамси стало два?
– Железных Шамси стало больше на два, – ответил Ходи. – Он пришел с правнуком. Наверняка, тоже Шамси. Абазаровы все железные.
Они переглянулись. Два несостоявшихся артиллериста, два несбывшихся Героя Советского Союза, получившие это звание за один и тот же бой. Только Исмаил – посмертно…
Нью-Йорк.
Здание Постоянного Представительства РФ при ООН.
– Все готово, Виталий Иванович, корреспонденты ждут.
– Спасибо, Антон Юрьевич. Пошли, – на лице спокойная улыбка уверенного в себе человека. Как он чувствует себя на самом деле, не узнает никогда и никто, потому что дипломату не только язык, но вся внешность дана для того, чтобы скрывать свои мысли и чувства. А постоянный представитель России при ООН, по мнению многих людей – дипломат не из рядовых. Такой, пожалуй, и о Судном дне сообщит в соответствии с дипломатическим протоколом. Сегодня же предстояла 'просто' пресс-конференция, всего-навсего о том, что вместо Российской Федерации в мире вновь появился СССР из сорок первого года прошлого века. Легко и просто, не так ли, господа и товарищи?
– Дамы и господа, постоянный представитель СССР при ООН, – уже первые слова Успенского вызвали заметное оживление среди присутствующих в зале корреспондентов.
– Прошу вас, задавайте вопросы. Я постараюсь ответить на них как можно полнее, – улыбнувшись, заметил на своем хорошем английском постпред.
– Маргарет Бишар, 'Голос Америки'. Господин Чуркин, вы действительно считаете себя представителем СССР при ООН?
– Конечно, мисс Бишар. Поскольку Российская Федерация была преемником СССР, то соответственно все выданные ее представительствам агреманы остаются действительными.
– Но это нелигитимно, разве нет? СССР не существует,… не существовал…
– Мисс, вам достаточно слетать в Варшаву, чтобы убедится в обратном. А если вы заглянете в Конгресс, то можете сэкономить время и деньги на поездку, – улыбнулся Виталий, и добавил, под раздавшиеся кое-где смешки, – просто уточните, когда принята и действует ли до сих пор поправка Джексона-Веника. Могу вас уверить, что она не отменена и, следовательно, Конгресс США продолжал считать СССР существующем все это время. Полагаю, никто не сомневается в юридической компетентности Конгресса и Правительства США?
– Персивал Кнаут, 'Нью-Йорк Таймс'. Господин Чуркин, как вы прокомментируете сообщения о боевых действиях в Польше?
– Насколько я знаю, мистер Кнаут, боевые действия велись с немецкими войсками, дислоцированными в Восточной Пруссии. Эта территория в сорок первом году принадлежала нацисткой Германии и на ней были сосредоточены войска группы армий 'Север'. Они и вторглись на территорию Польши. Соответственно, Советский Союз не имеет никакого отношения к этому конфликту.
– Но сообщалось и о боевых действиях в районе Белостока.
– Никаких боевых действий на границе СССР и Польши не велось. Было несколько вооруженных столкновений вызванных изменением границ после тысяча девятьсот сорок пятого года. Все недоразумения уже давно разрешены. Кроме того, я уполномочен заявить, что в Стокгольме завтра начинаются переговоры министров иностранных дел Польши и СССР.
– Господин Чуркин, вы – уполномочены кем?..
– Сообщаю, что сегодня у меня состоялся разговор с наркомом – министром иностранных дел СССР товарищем Молотовым.
После этих слов в конференц-зале установилась тишина, взорванная вопросами сразу всех корреспондентов, пыавшихся одновременно уточнить только что прозвучавшую сенсационную новость.
– Пожалуйста, по-очереди, вас много и ответить одновременно всем я физически не в состоянии, – прервал нараставший гомон Виталий.
– Каким образом вы разговаривали с господином Молотовым? – невысокий, подвижный француз успел пробиться поближе и задать вопрос первым.
– Мсье?
– О, пардон, мсье Чуркин. Клод Вотье, 'Фигаро'.
– Мсье Вотье, мы разговаривали с товарищем Молотовым по телефону. Надеюсь, вы не думаете, что в СССР прошлого века не было телефонов? – под откровенный хохот зала ответил ничуть не смутившемуся французу постпред.
– Господин Чуркин! – стоящая справа от француза журналистка в отчаянии повысила голос стараясь привлечь к себе внимание.