– 'Прыбульци'… – покачал головой отец. – Нихто не знае. А машины у них…Чистые звери…
– Такой бы в хозяйство, да, бать? Кабину заместо уборной приспособить, а кузов – как летняя кухня. Только окошки прорезать. Или вообще с совхозного поля по ночам буряк воровать?
– Тю на тебя, дурень! Совсем в том райцентре от рук отбился, – неожиданно озлился отец. – Видишь, какие дела творятся? Я тебе шо говорил? Без образования ты теперь никто! И звать тебя никак! Плюнь и разотри! Шоб цей же год до университету поступил!
– Та ты чого, батьку, я ж против й слова не казав?
– Казав, не казав! А ну кыдай цигарку, досыть вже! Смолышь, як той эшелон!
Ленинабадская область, пос. Фальгар.
Чайхана
Невысокий сухонький старичок с длинной жиденькой бородкой проскользнул в чайхану, суетливо озираясь, прошмыгнул к дастархану в дальнем углу веранды и вежливо поздоровался с сидящими там аксакалами:
– Ассалам алейкум, уважаемые!
– Ваалейкум, ассалам, Мустафа, – ответил Абдулла, высокий жилистый старик, словно вырубленный из цельного ствола столетней арчи. Второй аксакал, сидевший на дастархане, молча кивнул.
– Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?
– Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет? – ответил Вагиз, – сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец. Ты уже родился.
– Как скажешь, о мудрейший, – пришедший прислушался к мудрому совету.
– Хороший чай, – произнес все тот же Мустафа после третьей пиалы чая, поудобнее устроившись на дастархане, – и всё же, уважаемые, есть ли новости?
– Есть, Мустафа, есть! – усмехнулся Вагиз, – как может не быть новостей, если мир сошел с ума и катится в сторону Джаханнама быстрее, чем мы успеваем наполнять пиалы чаем?
– Поделись с нами открывшейся тебе мудростью, досточтенный, – заинтересовано произнес Абдулла, – что привело тебя к таким выводам?
– Уже несколько дней урусы суетятся, словно Искандер-бек снова перешел границу, к Самарканду подходят муджахеды Энвер-паши, а Салим возродил Матчинское бекство.
– Ты меня удивляешь своей плохой памятью, Вагиз, – горько усмехнулся Мустафа, – Искандер-бек гостит у гурий уже десять лет как. Энвер-пашу зарубили джигиты Буденного еще в двадцать втором году, а Салима урусы застрелили годом позже. Тогда же пала и Матча.
– Я не говорил, что они ожили! – не растерялся Вагиз. – Я только сравнил суету последних дней с теми временами. Может быть, ёрдамчи Сталин начал большую войну? Он ведь не зря обликом похож на Хромого Старца…
– Между прочим, – продолжал Мустафа, словно не слыша собеседника, – говорят, что Энвер-пашу разрубили пополам, словно курдуючного барана. Не каждый батыр может нанести такой удар…
– Точно так же потерял свою пустую голову Сахреддин Набиев когда захотел безвинно наказать сына 'железного Шамси', – вступил в разговор Абдулла, отставив пустую пиалу. – Большая глупость – налететь на дом Абазаровых, имея всего лишь пять джигитов!
– Сахреддин всегда был дураком, – усмехнулся Вагиз, – он думал, что ему придется иметь дело всего лишь с двумя бойцами. Честно говоря, и в этом случае неизвестно, чем бы кончилось дело. А так всё было ясно заранее.
– Эта история прошла мимо моего внимания, уважаемые, – нетерпеливо подпрыгнул Мустафа. – Не могли бы вы поделиться лепешкой мудрости, разломав ее снова?
– Ты тогда уезжал работать в Сталинабад, – пояснил Абдулла, – и вернулся только через три года, когда страсти уже поутихли.
– И что же произошло?
– Набиев называл себя 'последним муджахедом', – сказал Вагиз, – но был всего лишь басмачом, самым обычным бандитом, умеющим воевать лишь со стариками и детьми. Однако, как показала жизнь, он и с ними не мог справиться.
– Это показала не жизнь, – уточнил Абдулла, – это показала смерть. Одного зарезал 'железный Шамси'. Как барана, пчаком в горло. Еще двоих забрали – стрелы, выпущенные мальчишкой. А самого Сахреддина и Максуда Ахмадова зарубили сын и внук старика. Говорят, кетменями. Но, кетмень не проходит сквозь кости, словно через масло! Еще одного взяли в плен. Говорили, что Фарида ударила его по голове большой сковородкой.
– Жена старого Шамси? – уточнил Мустафа. – Да, она может…
– Так это мы к чему, – проговорил Вагиз. – Энвера-пашу убили таким же ударом, что и Набиева с другом.
– Думаешь, это сделал кто-то из Абазаровых? – спросил Мустафа.
– Ну, я не буду клясться бородой пророка… – протянул Вагиз. – Но Шамси-сын тогда был в тех местах. А вот Салима точно убил он. Из винтовки. Это видели многие. А уже потом урусы ворвались в кишлак…
Старик умолк и потянулся к чайнику. Остальные последовали его примеру.
– Все Абазаровы хорошие стрелки, – произнес Мустафа, опустошив пиалу. – Но ведь Энвер-паша был сейидом. Как можно поднять руку на потомка Магомета?
– Все Абазаровы не верят в Аллаха, – пояснил Вагиз. – Атеисты, да спасет Аллах их заблудшие души. Да и люди говорят, что Энвер-паша, всего лишь жалкий самозванец. И ведет свой род чуть ли не из кяфиров…
Аксакалы осушили еще по пиале.
– И всё-таки, – спросил Мустафа, – из-за чего так переполошились урусы? Неужели война?
– Не знаю, – ответил Вагиз.
– Вы совсем разучились думать, уважаемые, – с сочувствием сказал Абдулла, – по радио сказали, что Советский Союз перенесся в будущее.
– И только? – удивился Вагиз. – Было бы из-за чего беспокоиться.
– Не скажи, – возразил Абдулла, – что ты будешь делать, если твой внук Саид сейчас придет сюда восьмидесятилетним? Как ты будешь с ним общаться, ведь ты еще сам не достиг этого возраста!
Вагиз задумался.
– Да… – наконец сказал он. – Это серьезный вопрос. Что с тобой, Мустафа?
Обычно смуглое лицо аксакала сейчас было бледно, как мел.
– Уважаемые, – произнес он. – Вчера в дом Шамси Абазарова пришли двое: старик и мальчишка. Это Абазаровы из будущего. Старик – правнук 'железного' Шамси. Так получается, если посчитать его годы. А ребенок – еще более отдаленный потомок.
– Почему ты так решил? – поинтересовался Абдулла.
– Старик очень похож на прадеда.
– И что? Это могут быть их родственники из дальних кишлаков.
– Нет. Это они. Я видел одну вещь, которой не может быть ни у кого другого.
– И что это за вещь? – поинтересовался Вагиз.
Мустафа с победной улыбкой обвел собеседников:
– Фамильный лук Абазаровых! 'Железный' Шамси никогда не даст лук чужому. Даже дальнему родичу! Этот лук из будущего!
На этот раз раздумья длились две пиалы.
– Ты прав, – сказал Абдулла. – Носить этот лук может только Шамси Абазаров. Но если пришедший старик – правнук домулло, то где его первый правнук, который в прошлом году ушел в армию?
– Думаю, он служит там, где был, – ответил Вагиз. – Ведь он тоже перенесся со всей страной. А вот кем он приходится вновь пришедшему?
Целых три пиалы аксакалы думали о степени родства двух Шамси Абазаровых, но ничего не смогли решить.
– Не знаю, – признал поражение Абдулла. – Я и раньше вечно путался в Шамси. Что за дурацкая привычка, называть сына по отцу! Но тогда, по крайней мере, было понятно: 'Железный' Шамси, его сын, внук, правнук. А теперь?
– А теперь есть еще старый правнук и правнук правнука, – сказал Мустафа. – При этом правнук правнука старше праправнука, который скоро родится и будет приходиться ему дедом.
– Кто кому будет приходиться дедом? – подозрительно уточнил Вагиз.
– Шамси Абазаров Шамси Абазарову! – гордо ответил Мустафа.
– Это и так ясно. Но какой какому? – ехидно уставился на хитреца Абдулла.
– Тот, который еще не родился, тому, который уже пришел, – эту фразу Мустафа произнес уже не так уверенно. – Или наоборот? Вы меня запутали. Нет, вроде все правильно.
– А кем будет приходиться тот старый Шамси, который пришел, тому который еще не родился? – голос Абдуллы сочился ядом. – И кто старше, 'железный' Шамси, или его правнук? А, Мустафа?
– Кто считает чужие годы, начинает путаться в своих, уважаемые… Но Шамси ходил с пуштунами воевать англичан, а это было шестьдесят лет тому назад. Что-то мне говорит, что они сами с этим разберутся…