В моем садике были замечательные желтые цыплята, выложенные кирпичом жёлтым по силикатному, воспитатели читали нам замечательные книжки, к нам приходили шефы с кукольными спектаклями. Были огромные кубики, с полметра, из которых можно было строить корабли и замки. Настольные игры, игрушки-куклы – всё было. А на праздники мы устраивали замечательные утренники, вылезая из кожи, чтобы порадовать родителей. Мы рассказывали стихи, танцевали, пели. Даже помню, на ложках играли. А с какой гордостью мы показывали моряцкий танец в родительском НИИ! А какой матросский воротник и бескозырку сшила для меня мама!
А их с самых детских лет их посылали с шести утра стоять в очередях, за молоком. И даже в новый год в подарках им давали маленькие сморщенные, кислые мандарины! Но я то помню, что мои мандарины были очень-очень вкусные!
И даже дома их кормили какими-то ужасными синими курами, серой лапшой. И сахар был у них серый, мокрый и несладкий. И в школе им было тяжело. Над ними издевались тупые учителя. От них в библиотеках прятали книги.
А в моей реальности – мне приносили новинки с ещё не просохшими штампами. Учителя у меня по большей части были замечательные люди.
А ещё их, почти всех, насильно загоняли. Сначала в октябрята, потом в пионеры. И всю дальнейшую жизнь загоняли. Куда только не загоняли.
Да, их реальность можно было только стойко переносить.
Летом я один сезон проводил в пионерском лагере, другой – с бабушкой в городке отдыха "Радуга", и минимум раз в два года мы ездили всей семьей в Крым, в Анапу. Море, ракушки, крабы, арбуз, закопанный глубоко в мокрый песок – это Анапа. Это здорово!
Им – путевок не давали, их лагеря больше напоминали концентрационные, чем пионерские, городков отдыха не было.
Да, потом их загоняли в комсомол. В их комсомоле надо было молчать на собраниях и выполнять приказы. И были злые партийные кураторы. Если ты не слушал злого куратора – то могло случиться что-то страшное. Такое страшное, что они даже сказать не могут, что именно.
Я же перевернул первое же отчётно-выборное, после чего сам оказался в комитете комсомола. И партийным куратором у нас была Лидия Аркадьевна – милейший человек.
Их с самого детства отрезали от заграницы. Им не давали встречаться с иностранцами, а если вдруг такое случалось – то забирали всё, что иностранец давал бедному ребенку.
Ужас, правда?
А в моей замечательной стране – были клубы интернациональной дружбы. Мы общались с американцами, англичанами, немцами. И с западными – тоже. Переписывались даже. Чехи и словаки вообще были как родные. Французов, правда, не помню.
А когда с транзитного самолета сняли пожилого шотландца с сердечным приступом – его не спрятали от народа в спецлечебнице, как это произошло бы в их мире – а положили в ветеранскую палату к деду. И сестра бегала к ним переводить. И потом даже бандероль с какими-то сувенирами пришла. И её никто не отобрал. Ведь это была не их – НАША страна.
А ещё мне жалко их родителей. Они были такие хорошие – но их всегда затирали злые начальники. Денег всегда не хватало, и они искали какие-то шабашки, а злые начальники им запрещали эти шабашки искать. И работали с ними всегда плохие люди – они всё время завидовали. Их родителей тоже загоняли – в партию.
Один из них почему-то очень гордился, что комбайны, которые изобретал его папа, очень плохо работали. Хотя папа был очень талантливый.
И моя мама была очень талантливая. но её "изделия" почему-то работали. И я гордился именно этим. Наверное, потому, что это было в другой стране. А начальник у неё был "жук", но почему-то это было скорее похвалой. Он был чернявый и очень хитрый – я хорошо его помню.
А ещё мама была изобретателем. И статьи писала. И её за это не наказывали, а наоборот – платили деньги. И почему-то в партию её никто не загонял.
А ещё им врали. Все. Газеты, радио, телевизор, учителя. Даже родители. Одна девочка спросила папу, почему он слушает Аркадия Северного – ведь это враг? А папа ответил: "потому что врага надо знать в лицо". А сам просто его любил, этого Северного. Ещё этот папа рассказывал, что заставляли его прислушиваться во время олимпиады к разговорам с иностранцами – и докладывать куда надо, а при возможности разговоры сводить к правильным. Но ведь ему уже не было веры, правда?
Став старше, я заметил, что реальности разошлись не в момент моего рождения.
Они жили в какой-то странной "верхней вольте с ракетами" – а мы в великой мировой державе.