Таким образом, представления о социализме как о первой ступени коммунизма, побеждающей одновременно во всех (или большинстве) передовых стран, достигших определенного уровня развития, представляет собой стройную и целостную логическую концепцию, опирающуюся на гегелевскую диалектику развития единичного объекта в результате самодвижения, которое, в свою очередь, имеет источником внутренние противоречия. Именно на эту концепцию опирались марксисты-революционеры, в том числе и те, кто совершил Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Это уже задним числом была придумана для объяснения конкретного хода событий, не соответствовавшего предварительным соображениям, и только на эти конкретные события рассчитанная теория "слабого звена" (типичная теория ad hoc). Готовили же и совершали революционеры-ленинцы эту революцию только и исключительно как часть (свою часть – по Ленину "узконациональную") революции всемирной.
Особенно хорошо это видно по работам самого Ленина. В канун революции, летом 1917 года с целью обеспечить теоретическую базу для предстоящих преобразований, он пишет работу "Государство и революция". Нет, он не муссирует в ней без конца тезис о всемирном характере предстоящей революции – зачем было снова толковать о том, что ни у одного марксиста тогда и тени сомнения не вызывало. Но сегодня хоть сколько-нибудь вдумчивому читателю (уверовавшему в теорию "слабого звена") не может не показаться странным, что в работе, посвященной функциям нового, созданного революцией государства, ни слова не говорится о его внешних функциях – и это в то время, когда в мире полыхает империалистическая война; известно, какое значение Ленин придавал аграрной политике партии, действующей в преимущественно крестьянской стране, – и он в этой своей работе практически не затрагивает вопрос о крестьянстве. Можно привести и другие примеры такого рода. Но все это не только перестает быть странным, а становится совершенно естественным, если вспомнить об ожидаемом мировом характере предстоящей социалистической революции (в которой революции в России предназначалось весьма важное, но отнюдь не первостепенное место). При мировой революции указанные вопросы автоматически теряли свою исключительную значимость для нее как целого, зато ее приобретали другие вопросы, которым вполне закономерно Ленин и отдавал предпочтение.
И эта надежда на всемирный характер была не только до революции, но оставалось еще длительное время и после ее свершения в нашей стране. Даже весной 1918 года Ленин считал российских революционеров всего лишь социалистическим отрядом, "отколовшимся в силу событий от рядов социалистической армии", который вынужден "переждать, пока социалистическая революция в других странах прийдет на помощь".[21] И дело было здесь не только в том, что "окончательно победить можно только в мировом масштабе и только совместными усилиями рабочих всех стран",[22] но и в судьбе самой российской революции: нужно было "удержаться до тех пор, пока мы не встретим мощную поддержку со стороны восставших рабочих других стран",[23] ибо "абсолютная истина, что без немецкой революции мы погибли... во всяком случае при всех возможных мыслимых перипетиях, если немецкая революция не наступит, – мы погибнем".[24]
Да, учитывая возрастающую неравномерность развития капитализма, Ленин еще до революции допускал, что она может начаться в одной стране, которая в этом развитии вырвалась вперед и раньше других созрела для преобразований, что "возможна победа социализма первоначально в немногих и даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране",[25] но что тут же потребуется борьба "социалистических республик с отсталыми (!) государствами".[26] Так что даже трудно определить, результатом недоразумения или сознательного искажения ленинских мыслей являются утверждения, что из “ленинского учения о неравномерном развитии при империализме” “следует, что революция может произойти только в некоторых относительно или средне или слабо развитых странах”[27]. На самом же деле, как мы видим, принцип у Ленина все тот же, и ни на какое "слабое звено" в то время и намека не было.