Что же касается положения о том, что новый общественно-экономический строй появляется именно там, где развитие предшествующего достигло наивысшего уровня, строго соответствующего гегелевской диалектике, то подтверждения в истории оно вообще никогда не находило. Безусловно, определенный уровень развития всегда был необходимым для социального скачка. Но столь же неизменно жизнеспособными оказывались исключительно "боковые побеги".
Для иллюстрации достаточно вспомнить, например, что рабовладельческий строй в Западной Римской империи был заменен феодализмом первоначально вовсе не в высокоразвитой метрополии, где для этого, в соответствии с теорией саморазвития, давно созрели условия, а на ее отсталой окраине. Причем введение нового строя сопровождалось настолько существенным снижением уровня производительных сил, что для его восстановления понадобилось много сотен лет. Равно как и буржуазная революция (не первая, но фактически открывшая эпоху капитализма), произошла вовсе не в передовой стране классического феодализма – Франции, но в экономически и социально более отсталой Англии, где, что еще существеннее, предыдущий строй – феодализм – к тому же существовал в сравнительно неразвитой форме. Так что отнюдь не только в случае социалистической революции феномен "слабого звена" властно вмешивался в стройную гегелевскую систему саморазвития, и скачок в общественном развитии происходил в сравнительно отсталой стране с относительно менее развитым предшествующим общественно-экономическим строем, в том числе и с более низким уровнем развития производительных сил. Приходится думать, что это вовсе не исключения, а достаточно явственно просматривающаяся закономерность, и что, следовательно, сама методология анализа социального скачка, обеспечивавшая научность и адекватность этого анализа на определенном уровне развития социологической теории, в настоящее время нуждается в весьма существенных уточнениях и коррективах.
Почему же они до сих пор не были внесены? Тому существует немало причин, о некоторых нам еще предстоит говорить. Вот одна из них, отнюдь не самая главная. Мы видели, какую важную роль в науке об обществе играют вопросы методологии. Имея главным объектом исследования такой ультрасложный объект как общество, марксизм как наука обязан базироваться на наиболее общих законах развития, основывающихся на всей сумме знаний, накопленной человечеством. И любые существенные изменения в нем не могут не быть связанными с ними самым тесним образом. Здесь действует “принцип домино” – одна костяшка влияет на другую, а та – на следующую. И чтобы не допустить развала, исследователь сам должен разбираться хотя бы в общих чертах в квантовой механике и эволюционной биологии, теории информации и антропологии, экономике и современной технике. А наши “философы-марксисты” отнюдь не перегружены такого рода знаниями – тренировка “гибкости позвоночника”, позволяющей успешно приноравливаться к любым колебаниям “генеральной линии”, отнимала все силы. Тут поневоле будешь судорожно цепляться за некоторое, пусть созданное на давно существенно превзойденном общем уровне знаний, но зато добротно сработанное универсально образованными людьми и, главное, уже существующее и такое привычное целое, и просто из чувства самосохранения сделаешь все, чтобы не допустить такого святотатства – “отрицания” (хоть трижды диалектического) какой-либо из “костяшек”.
То, что гипотеза о социализме, в качестве первой ступени коммунистического общества побеждающем в передовых странах в мировом масштабе, практикой не подтвердилась, потребовало – с позиций беспристрастной науки – не штопать дыры, а отказаться от нее и заняться изучением реально возникшего строя, возникшего не в результате чьих бы то ни было произвольных действий, или по чьему-то "проекту", а, как и любой другой общественный строй, в результате действия объективных законов общественного развития, по Марксу "осуществляющихся с железной необходимостью".[28] Но здесь действует куда более важная причина. Общественные науки – как пылающий уголь: светить-то он светит, но и руки жжет (тому, кто пытается его "держать в руках"). И с "теорией социализма" произошло то же, что, по словам Маркса, в свое время произошло с такой наукой как политэкономия. Помните? Как только "созрел капиталистический способ производства", т.е. как только "возникли условия, при которых буржуазная политэкономия как наука оказалась возможной, как она уже снова сделалась невозможной",[29] ибо ее объективные выводы стали невыгодными господствующему классу.