Сельские потребители оставались в стороне от этих событий как по причине бедности, так и из-за их ограниченного доступа к товарам. Каждый из трех кризисов вызывал резкое сокращение розничной инфраструктуры, и каждый раз сельские магазины открывались заново последними. Центральное правительство уделяло внимание этой проблеме в 1923,1936–1938 и 1949 годах, но рекомендации и декреты, изданные в это время, не были подкреплены ни достаточным финансированием, ни угрозами принудительного исполнения. В критических ситуациях интересами деревни жертвовали в первую очередь. Даже в периоды нормализации в сельской местности магазинов было гораздо меньше, и они обладали более скудным ассортиментом, чем в городах, а цены на товары устанавливались гораздо выше. Торговые сети усугубляли эти проблемы, приостанавливая поставки в сельские районы каждый раз, когда какие-либо товары становились дефицитными. Неравенство в доступе усугубляло последствия, к которым приводили низкие закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию, которые устанавливало государство. Хотя мое исследование в целом ставит под сомнение укоренившееся представление о сталинской эпохе как о периоде растущего неравенства между доходами рабочего класса и управленцев, в нем подтверждается представление о растущем разрыве между городом и деревней[17].
Из этого анализа станет ясно, что «социальная история торговли», которую я пишу, – это в первую очередь не история продавцов розничных магазинов. Они действительно фигурируют в этом исследовании: государственные и кооперативные магазины опирались на растущий класс конторских служащих, чья заработная плата, демографические характеристики и трудовая этика подвергались частым вмешательствам сверху. Довоенный сталинский период стал переломным для этой прослойки: между концом 1920-х и началом 1940-х годов была выстроена новая отраслевая иерархия, в которой розничная торговля и общественное питание стремились к нижней границе шкалы заработной платы. Демографически это совпало с феминизацией розничной торговли – сдвигом, активно поощряемым продуктивистским государством[18]. Это значительные события, последствия которых для капиталистического общества были исследованы историками и социологами Западной Европы и Соединенных Штатов[19]. В настоящей работе я рассматриваю эти события лишь кратко и в связи с Советским Союзом, так как больше времени я уделяю вопросу формирования социалистической культуры розничной торговли, складывающейся из таких противодействующих факторов, как коммунистический морализм, борьба с бюрократией, материальные трудности среди работников розничной торговли и системный дефицит потребительских товаров. В конечном счете история феминизации торгового персонала, которая представляет собой часть более широкого мирового явления, показалась мне менее привлекательной, чем другие события, более характерные для советского контекста. Среди таких более привлекательных с точки зрения социальной истории явлений – изменение отношения к рынку как со стороны покупателей, так со стороны продавцов, а также роль денег (или бедности) в сравнении с доступом (или дискриминацией) к общественному распределению товаров.
Последние исчерпывающие труды по истории советской торговли были опубликованы в Советском Союзе в 1960-х годах. Это были книги профессиональных экономистов Г. Л. Рубинштейна и Г. А. Дихтяра [Рубинштейн 1964; Дихтяр 1960; Дихтяр 1961; Дихтяр 1965]. Трехтомный труд Дихтяра является ярким примером лучшего в советской экономической науке. Это результат труда всей жизни автора, ради которого были подробнейшим образом исследованы как опубликованные, так и архивные источники (западные ученые иногда забывают, что доступ к архивам, хотя и нов для нас, не являлся таковым для всех специалистов в нашей области). Кроме того, Дихтяр стремился сохранить относительно объективный тон, хотя и оставался привязанным к прогрессистским постулатам советской историографии, вследствие чего его книги гораздо богаче данными, чем историческими интерпретациями. Настоящая работа призвана прийти ему на смену в некоторых отношениях, в частности, за счет конкретизации политических и социальных аспектов торговли; за счет включения частного сектора, особенно в его до– и постнэповском неформальном облике, в глобальную картину потребительской экономики; за счет разоблачения нелестных новых данных о потреблении, а также за счет представления экономического руководства в менее сочувственном свете. На мое исследование и способ представления темы сильное влияние оказала идея всестороннего освещения темы: мне хотелось, чтобы читатели, ищущие ответы на конкретные вопросы о торговой политике, торговых площадках или потреблении в тот или иной момент разбираемого периода, могли бы обратиться к этой книге за справочной информацией. Для изучения более узких экономических тем, таких как торговые финансы или оптовые учреждения, исследователям все же придется обратиться к Дихтяру. Другие же темы, например, особенности торговли в отдельных республиках, еще ждут своего исследователя, поскольку эта или любая другая существующая работа затрагивает их только по касательной.
17
Следует отметить, что старая точка зрения в значительной степени была основана на качественном описании, а не на количественном анализе. Ср. [Троцкий 1991] и [Данэм 1990: особ. 3-24].
18
Эми Рэндалл изучала политику включения женщин в сектор розничной торговли в 1931 году, см. ее неопубликованную работу «Women Workers and the Gendering of Soviet Trade», представленную в 2000 году на Ежегодной конференции Американской ассоциации развития славянских исследований (American Association for the Advancement of Slavic Studies) в Денвере. Зная об исследовании Рэндалл на эту тему, я решила не акцентировать внимание на этом аспекте в этой книге.
19
Тема феминизации розничной торговле в США, Великобритании и Западной Европе соответственно рассмотрена в [Benson 1986; Lancaster 1995:171–194; Jefferys, Knee 1962: 19–21].