— Да, но когда столько детей, их очень тяжело устроить в жизни, — задумавшись, сказал я.
— Наш пастырь говорит, дело женщин — рожать, пока силы есть, — посмотрев на меня как фанатик, сказал Мартин. — Если раньше народам нужно было воевать за своё место под солнцем, то теперь нужно просто рожать без остановки. И у кого это лучше всех получается, тот и победит в заселении планеты. А Бог детей не бросит. Подкинет на пропитание.
— А тебе не рано ещё думать на эту тему? — спросил я.
— Билл, я просто передал тебе слова нашего пастыря. Ты только ни кому не говори. Это наш секрет. Хотя, думаю, у мусульман всяких и мексиканцев та же задача. Одни белые пока в неведении.
— Мартин, мы с тобой не так хорошо друг друга знаем, чтобы обсуждать запретные темы, — сказал я и стал доедать салат.
— Почему запретные? — удивился Мартин.
— Как говорят умные люди, самые запретные для хороших отношений четыре темы, — сказал я.
— Какиеы? — спросил Мартин, густо намазывая курицу во фритюре соусом.
— Политика, история, здоровье и религия, — перечислил я. — Слишком велика вероятность поссориться.
— Билл, я не обидчивый, — улыбнулся он, — можем обсуждать любые темы. Даже цвет моей кожи. Ты меня спас, поэтому я бы очень хотел с тобой дружить.
— Поживём — увидим, — ответил я и стал кушать овсянку.
Мы поговорили ещё немного. Я доел свою еду быстрее, поэтому быстро попрощался и убежал на улицу. Там я шагал до остановки, чтобы сесть на общественный автобус, который за 40 минут домчит меня до дома. Я на всякий случай постучал по карману и проверил наличие ключей. Потом вспомнил код сигнализации и стал спокойно ждать на остановке.
Когда стоишь и ничего не делаешь, сразу приходят мысли. Я стал вспоминать свою прошлую жизнь и думать, какие вопросы задам Тринити. Мне очень хотелось расспросить ещё раз про социальную сеть, про компьютеры из деревьев, про своего отца, Юлю и так далее. А самое главное — понять, что мне теперь делать и в кого меня собираются превратить. Тем более что 16 лет — самый подходящий возраст, чтобы определиться с жизненным путём.
Нужно будет незаметно от отца, работающего на ферме рядом с домом, проскользнуть к себе в комнату на второй этаж и, достав гаджеты, хорошенько поболтать с женщиной, которую я видел всего один день жизни, а слышал несколько десятков лет.
Если честно, я очень скучал по ней. Иногда меня посещала мысль, что я так долго не видел Юлю, что скучаю по ней даже меньше, чем по Тринити. Но я прогонял эти преступные мысли как мысли о том сне в палатке.
Подошёл автобус и с шипением открыл переднюю дверь. Я зашёл, провёл специальной карточкой в нужном месте и стал располагаться у окна. Глядя через тонированное стекло на оживлённую улицу, я вспоминал слова Мартина о захвате мира при помощи повышенной рождаемости. Действительно, по улице шли в основном цветные. Чистокровно белых людей было очень мало.
Надеюсь, в России их осталось довольно много. Я не против смешения крови, но культуры у народов разные и смешиваются неохотно. А расизм цветных по отношению к белым иногда напрягает. Вот Мартин спокойно говорит мне всё, что думает. А если я начну говорить про свои наблюдения за основной массой темнокожих, он обвинит меня в расизме и его родители подадут на меня в суд.
Я иногда жалел, что родился белым. У чёрных в Америке больше свободы. Они могут говорить о других всё, что им хочется. Я ещё не слышал, чтобы чёрного человека судили за расизм по отношению к белому. А вот суды над белыми не прекращаются.
Вспоминалась сказка про то, как заяц пустил лисичку в дом переночевать, а она его выгнала. В той сказке петух спас зайца от выселения, зарубив лису косой. Думаю, если бы события той сказки происходили бы в Америке, зайца и петуха посадили бы в тюрьму за дискриминацию рыжих. Причём петухам в тюрьме тяжелее, чем зайцам.
Я рассмеялся вслух, вызвав странные взгляды пассажиров автобуса. Скорее бы доехать до дома. Оставалось ещё полчаса. Поэтому я завёл свой биологический будильник и, закрыв глаза, задремал под укачивающие движения автобуса.
Снился мне странный обряд. Люди в белых одеждах шли ночью с горящими крестами. Лица их закрывали остроконечные капюшоны. На груди каждого — большой деревянный крест. Они постепенно ускоряли шаг. Через некоторое время они бесшумно бежали, выстраиваясь в форме месяца, окружая бегущую и кричащую тёмную фигуру.
Я мог разглядеть только сверкающие белые пятки беглеца. Люди в белом настигли этого человека и, схватив, потащили к большому деревянному кресту на земле. Они привязали его и через несколько минут стали поднимать крест, пытаясь держать ровно, несмотря на брыкающегося чернокожего. Потом они установили крест на земле и отвернулись от него и начали странный танец.