быть не произвольно сконструирован, не положен спекулятивно-умозрительно, а выведен из практики, из реальных отношений. Маркс по-новому поставил также вопрос
об отношении субъекта исторического процесса к этому
идеалу: действовать «по идеалу» надлежит лишь в той
мере, в какой он отражает и выражает реальные исторические тенденции.
В каждую историческую эпоху в общественном сознании существует целый спектр образов альтернативного
мира, воплощенных в различных формах и отдаленных от
максимума на большее или меньшее расстояние, которые
отвечают всем признакам утопии. Демаксимализация идеала, конечно, не проходит бесследно для структуры и содержания утопического образа. Чем более утрачивает он
свой блеск и размах, чем более утопический предел приближается к границам существующего общества, тем утопия становится более осуществимой и тем более приближается она к реформаторскому проекту64. Но означает ли
это разрушение утопии? Если социальный проект вопло-
64 В обширной антологии «Реформаторский дух в Америке», включающей многочисленные «образцы реформаторских документов», американский историк Роберт Уокер совершенно справедливо отводит целый раздел «создателям моделей», как называет
ои утопистов. См.: Walker R. The Reform Spirit in America, N, Y„
1976,
щнот произвольно положенный образ альтернативного мири, отличного от мира существующего (пусть даже от одного до другого — рукой подать, и пусть утопический идеал
иудет «приземлен»); если этот проект выполняет функции, присущие утопии; если, наконец, он выступает как цель
деятельности той или иной общественной группы или даже общества в целом, то перед нами не что иное, как социальная утопия, которая заслуживает такого же внимательного исследования, как утопия-максимум.
Степень трансцендированности утопического идеала
но многом определяется историческими условиями общественного развития. Утопия-максимум рождается, как
правило, в условиях господства исторического оптимизма
и идеи общественного прогресса. Когда же оптимизм и вера данного класса (или общества) в прогресс уступают
место скепсису и пессимизму, появляются более скромные
к вместе с тем более насущные задачи и цели, которые вытесняют предел-максимум. Утопический идеал деградирует, символизируя тем самым деградацию породившей
ого цивилизации, но утопия как таковая остается. Таким
образом, исследование социальной утопии и утопического
сознания (в пределах конкретной цивилизации или национальной традиции или даже в широком историческом
плане) должно основываться на изучении всего спектра
существующих социально-утопических идеалов, поскольку они выступают как реальный факт общественного сознания — признаем мы это или нет — и оказывают воздействие на социально-утопическую практику.
§ 3. Утопия и миф
Как показал К. Маркс, в процессе общественного движения превращенные формы сознания взаимодействуют, «накладываются» друг на друга и в известных пределах
«замещают» друг друга. Именно поэтому исследователи, рассматривающие ту или иную из этих форм, так часто
оказывались перед необходимостью ставить (и решать так
или иначе) вопрос о соотношении превращенных форм
сознания, в первую очередь о соотношении идеологии, утопии и мифа65.
65 Взаимопереплетение превращенных форм сознания объясняет
неоправданное смешение и отождествление таких понятий, как
утопия и миф, которые часто используются просто как мета-
53
Одним из первых, кто поставил (под давлением прямого политического интереса) и попытался теоретически
сформулировать вопрос о соотношении утопии и мифа, был Жорж Сорель. Его концепция получила широкое распространение в западной немарксистской литературе и
наряду с концепцией Карла Мангейма, исследовавшего
вопрос о соотношении идеологии и утопии, образовала ту
теоретическую основу, на которую и по сей день опираются многие буржуазные философы и социологи, исследующие превращенные формы сознания.
Будучи прежде всего политиком, Сорель рассматривает
миф не как сформировавшийся в определенных исторических условиях род литературы и не как внеисторичесшш
литературный жанр, а как форму (в том смысле, в каком
мы говорим о форме применительно к утопии) сознания, форму идеального освоения социальной реальности. Поэтому он часто говорит не просто о мифе, а о «социальном
мифе» 66.
Социальный миф — фикция, которая выражает какие-
то представления о социальной реальности, объединенные
некоей общей идеей, и которая может получать концептуальное оформление. И при этом совершенно неважно, реализуются мифоструктуры (как продукты мифосозна-
ния) на практике или нет, ибо дело не в собственно мифических структурах, а в том воздействии, которое они производят на массу,— таковы исходные постулаты Сореля.
Классическим примером социального мифа Сорель
считает «идею всеобщей забастовки»: «...всеобщая забастовка есть именно та мифологическая концепция, в которой заключается здесь социализм; совокупность образов, способных вызвать именно те чувства, которые соответствуют различным проявлениям социалистической борьбы против современного общества... мы интуитивно полу-
форы, как отрицательно-оценочные понятия. Несостоятельную
с точки зрения критика концепцию могут назвать «утопией», а
могут и «мифом», хотя ни к мифу, ни к утопии она может не
иметь никакого отношения.
66 Хотя сам Сорель и не предпринял анализа мифологического сознания, он продемонстрировал, насколько необходимо разграничивать миф как литературный жанр и миф как форму сознания. Вырастая на базе общего подхода к социальной реальности и потому обладая некоторыми общими чертами, они в то же
время отличаются друг от друга, как различаются утопия —литературный жанр и утопия — форма сознаиия, 44
чаем такое полное представление о социализме, которого
мы не получили бы благодаря одним рассуждениям» 67.
Как теоретик и практик анархо-синдикализма, движимый стремлением отыскать эффективное средство революционной мобилизации масс, Сорель противопоставляет
миф — это непосредственное, нерефлектированное и потому внутренне нерасчленимое выражение массами их глубинных влечений и интересов — утопии, которая, по мнению Сореля, принципиально отличается от мифа. «Утопия,— пишет он в письме к Даниэлю Галеви,— продукт
интеллектуального труда, она является делом теоретиков, которые путем наблюдения и обсуждения фактов пытаются создать образец, с которым можно было бы сравнивать
существующие общества и оценивать хорошие и дурные
стороны последних; это совокупность вымышленных учреждений, которые, однако, представляют достаточную
аналогию с существующими для того, чтобы юристы могли о них рассуждать... О мифе,— продолжает Сорель,—нельзя спорить, потому что в сущности он составляет одно
[целое.— Э. Б.] с убеждениями социальной группы, является выражением этих убеждений на языке движения
и вследствие этого его нельзя разложить на части и рассматривать в плоскости исторических описаний. Утопия
же, наоборот, может подлежать обсуждению, как всякая
социальная конструкция... ее можно опровергать, показывая, как та экономическая организация, на которой она
покоится, несовместима с нуждами современного производства» 68.
Нельзя, конечно, сказать, что Ж. Сорель целиком неправ в своих оценках роли мифа, в определении его характеристик и в сравнительном анализе утопии и мифа. У
французского анархиста были основания говорить о впечатляющей роли, какую играл миф в массовых социально-политических движениях и народных революциях, особенно
тех из них, которые развивались на непролетарской основе и в условиях общей экономической отсталости. Можно