неравенство, во всяком случае в его наиболее вопиющих
проявлениях. Но как люди практичные и искушенные в
тонкостях современной им экономики, герои Доннелли
предлагают начать с «ликвидации процентов», т. е. ростовщичества, являющегося, как они полагают, «причиною
возникновения олигархии», из которой, в свою очередь, «вырастают другие формы социального неравенства». Наряду с этим они предлагают установить «максимум дозволенного богатства». «Но если богатство каждого отдельного
лица будет вообще ограничено,—говорит один из героев
романа,—то и крупное землевладение исчезнет. Я назначил бы максимум поземельной собственности в 100—500
акров и упразднил бы корпорации, распределив их землю
между частными лицами» 96. Правительство, которое «представляет собою только механизм для водворения правосудия и для оказания помощи народу», смогло бы взять на
себя заботу о многом из того, о чем прежде каждый заботился сам, как то: о снабжении населения водой, почтовых услугах, образовании, охране общественного порядка.
Оно смогло бы также взять на себя перераспределение
«излишков богатства» в пользу неимущих классов. В результате, полагает Доннелли, установились бы такие порядки, при которых не было бы голодных и обездоленных
и люди перестали бы «грабить друг друга». Одним словом, установилась бы всеобщая справедливость, а «всеобщая
справедливость означает одинаковые условия существования для всех и подавление при помощи закона эгоизма, разоряющего миллионы для пользы тысяч»97.
Нетрудно заметить, что стремясь отстоять интересы
«простого человека», Доннелли — вполне в духе времени —делает важный шаг в направлении признания за государством (центральным правительством) таких функций, которые еще каких-нибудь три четверти века назад были
бы решительно отвергнуты сторонниками утопий фер-
94 Подробнее о романе И. Доннелли см. § 4 данной главы.
95 Буажилъбер Э. Крушение цивилизации. СПб., 1910, с, 109, 96 Буажильбер Э. Указ. соч., с. 108.
97 Там ?ке, с. 102.
117
мереной Америки. Развивалась новая тенденция, в соответствии с которой защита идеалов мелкой собственности, неотчуждаемых прав и равных возможностей согласовывалась с признанием сильного централизованного государства. Государство, рассматривавшееся когда-то мелким собственником как свой главный враг, теперь уступало место еще более сильному и безжалостному врагу —монополиям, так что с существованием и упрочением сильной централизованной власти теперь приходилось не
только считаться, но и рассматривать ее как силу, способную обуздать монополии.
Установление «всеобщей справедливости» могло бы
способствовать, полагает Доннелли, расцвету США как
«самого просвещенного и культурного народа на всем земном шаре»98. Вообще надо сказать, что большинство утопий фермерской Америки проникнуто духом концепций
«американской исключительности» и «явного предначертания». Положение дел за пределами континента интересует их лишь постольку, поскольку оно «задевает» Америку. Они лишены той широты, того вселенского альтруизма, которым проникнуты социальные мечтания многих
европейских утопистов. Это эгоистические, провинциальные утопии «одноэтажной Америки».
Переход от капитализма свободной конкуренции к монополистическому капитализму обусловил новую трансформацию утопии фермерской Америки. Уже на ранних
этапах ее эволюции обнаруживаются антагонизмы между
идеалами, лежащими в фундаменте этой утопии. Но чем
дальше шло развитие капитализма и чем менее перспективными и устойчивыми становились позиции мелкого
(прежде всего земельного) собственника, тем острее вставала проблема совмещения этих идеалов (мелкой частной
собственности и предпринимательского индивидуализма, с одной стороны, политической свободы, демократии, местного самоуправления — с другой) в рамках единой
структуры. Выяснялось, что для того, чтобы защитить и
реализовать одни идеалы, нужно жертвовать другими, обращаясь при этом к таким средствам, которые, согласно
прежним представлениям, противоречат цели. Так, во имя
защиты института мелкой частной собственности и предпринимательского индивидуализма приходилось жертвовать идеалом местного самоуправления, признав власть
98 Буажильбер Э. Указ. соч., с. 112.
118
ойлЫюго государства, ибо только на него мог рассчитывать мелкий собственник в своей смертельной схватке с
монополиями. Разумеется, утопист мечтал о такой государстве, вся мощь которого была бы обращена против
крупного капитала, которое финансировалось бы за счет
«сверхприбылей» и бюрократические учреждения которого не ограничивали бы свободы мелкого собственника.
В 30-х годах XX в., в условиях «великой депрессии»
в сознании значительной части фермерства, рабочего
класса, безработных еще больше укрепляется представление о том, что не государство, а именно монополии являются главным врагом мелкого собственника, сводящим на
нет принцип «равных возможностей». «...Если допустимо
говорить о центральной идее аграрного радикализма
30-х годов, то следует признать, что в наиболее распространенной форме она воплощалась в антимонополистическом протесте, в господствующем стремлении избавиться
от гнета финансово-промышленного капитала, опутавшего мелкое и среднее фермерство цепями экономической
зависимости, обкрадывавшего его с помощью политики
кредита, цен, жесткого контроля за рынком сбыта сельскохозяйственных продуктов, серьезно ущемляющего интересы и сельскохозяйственной буржуазии. В 1936 г. один из
инициаторов совещания лидеров фермерских организаций
заявил: „Нашей общей платформой является вера в то, что
монополистический капитализм есть зло и саморазрушаю-
щая сила, а также в то, что есть возможность, сохранив
частную собственность, построить подлинную демократию, пользуясь благами которой люди достигнут духовного
и материального благополучия14» “. Но одновременно формируется и прямо противоположная позиция, подготовленная всем предшествующим ходом событий, а именно
что для защиты института мелкой частной собственности
теперь уже недостаточно признать необходимость существования сильного централизованного государства, обращающего свою репрессивную мощь против монополий; что защита мелкой частной собственности и предпринимательского индивидуализма требуют теперь уже не просто
укрепления государства, но «обуздания» демократии и
установления «сильной власти». Эти представления, которые получили в 30-х годах широкую поддержку «снизу», нашли отражение в многочисленных утопических про-
99 Мальков В. Л. «Новый курс» в США. М., 1973, с. 106.
119
Якектах, наиболее популярные из которых принадлежали
Хью Пирсу Лонгу и Чарльзу Кофлину.
Хыо Лонг — сенатор, «диктатор Луизианы», как называли его современники, претендент на пост президента
США, «кумир лавочников, мелких предпринимателей и
белых фермеров среднего достатка»100 — снискал известность своим планом «раздела богатства», обещавшего сделать каждого американца «королем, по без короны» (как
говорил в свое время лидер популистов У Дж. Брайеи).
Суть плана Лонга сводилась к тому, чтобы осуществить —при помощи государства — такое «перераспределение богатства», которое, не подрывая основы системы частного
предпринимательства, позволило бы укрепить благосостояние и позиции мелкого собственника за счет некоторого ограничения монополистического капитала. Лонг
предлагал, чтобы правительство обеспечило предоставление каждой американской семье денежного пособия в
размере от 5 до 6 тыс. долл. на обзаведение домом и
хозяйством (Homestead allowance), ограничив максимальное состояние семьи 5 миллионами долларов101; чтобы