утопии по отношению к утопии Платона, утопия Бэкона —по отношению к утопии Мора. Однако при всей остроте, которой подчас сопровождались эти споры, они все-таки
имели, образно говоря, «семейный» характер. Во-первых, потому, что в данном случае сама контрутопия была выдержана в позитивных тонах и ориентирована на построение общества, которое было бы не только субъективно желанным, но и обладало бы объективными признаками совершенства и, стало быть, носило общезначимый характер. Во-вторых, потому, что сама идея возможности и желательности построения совершенного, идеального общества не только не оспаривалась, но воспринималась как
самоочевидная.
При этом контрутопия могла принимать как позитивную, так и негативную форму, т. е. форму «негативной
174 Manuel F. Е. Toward a Psychological History of Utopias.— In: Studies in Social Movements. Ed. by Barry McLaughlin. N. Y., 1969, p. 372.
156
утопии». В отличие от позитивной негативная утопия рисует такое воображаемое общество, которое заведомо должно восприниматься как нежелательное, хотя возможное, как «дистопия» или «какотопия». Это уже более острая
полемика с позитивной утопией. В известном смысле это
даже критика позитивной утопии как таковой — предостережение против однозначно оптимистической трактовки
общественного прогресса и отрицание некоторых частных
принципов, типичных для большинства позитивных утопий.
Однако негативная утопия еще не отрицает ни самой
ориентации на создание совершенного и желанного общества, ни идеалов, которые по традиции входили в арсенал
утопии, ни принципов, па которых она строилась. Негативная утопия — критика отклонений от прогресса, каким
он видится утопистам. А если ее острие где-то и задевает
саму идею прогресса, то во всяком случае без радикального отрицания последнего. Очевидно, именно по этой причине негативная утопия, часто принимавшая форму сатиры, могла соседствовать с утопией в рамках одного и
того же произведения.
С обострением противоречий буржуазного общества
критический пафос негативной утопии становится все более напряженным. При этом под огонь критики начинают
попадать такие принципы и идеи, которые имели фундаментальное значение для утопии. Шаг за шагом складывается новая, радикальная форма полемики с утопией — антиутопия.
Антиутопия не просто спор с утопией. Это радикальное
отрицание утопии: отрицание самой возможности построения совершенного общества (как реализации идеи социального прогресса), а значит, и желательности ориентации на
осуществление утопического идеала, который имел бы общезначимый характер. Причем это отрицание утопии утопическими же средствами, аналогичное критике идеализма
с позиций идеализма.
Причины возникновения антиутопии часто сводят либо
к «развитию техники и естественных наук» 175, либо к чис175 «Антиутопизм...,— пишет Дж. Кейтеб, автор книги «Утопия и
ее враги»,— есть кристаллизация ряда идей, позиций, мнений
и чувств, которые существовали в течение столетий. И не что
иное, как развитие техники и естественных наук, ответственно
за эту кристаллизацию» (Kateb G. Utopia and its Enemies. N. Y., 1972, p. 3).
157
то политическим явлениямЭто слишком прямолипий
ный и односторонний подход. Влияние научно-техническо
го прогресса и политической жизни на формирование аити
утопического видения мира действительно имело место.
Но оно было опосредовано теми радикальными социаль
ными изменениями, которые произошли в мире в первой
половине XX в. и которые прежде всего «ответственны»
за появление антиутопии. Общий кризис капитализма означал постепенное разрушение буржуазной цивилизации, и этот процесс рано или поздно должен был вызвать каче
ствепиые изменения в буржуазном историческом сознании, которые не могут быть охарактеризованы иначе, как утрата социального оптимизма, разочарование в разуме и прогрессе.
Для того чтобы иод сомнение были поставлены не отдельные идеи утопистов, а сам дух социального утопизма, чтобы стремление к воплощению идеи социального совершенства было встречено скепсисом, чтобы философ сказал: не надо утопий, не надо прогресса, не надо совершенства, ибо само стремление к совершенству несет... гибель, для
этого нужно было, чтобы буржуазная цивилизация вступила в полосу пусть затяжного, но тотального и необратимого
кризиса.
Это произошло в XX в. и было впервые наиболее остро
прочувствовано не столько даже западноевропейской, сколько русской интеллигенцией, уже давно жившей в
предгрозовой атмосфере.
В 1917 г. в книге «Об общественном идеале» известный
русский правовед, профессор Московского университета
П. Новгородцев писал так: «Потерпели крушение... утопические надежды найти безусловную форму общественного устройства. Нет такого средства в политике, которое
раз и навсегда обеспечило бы людям неизменное совершенство жизни.
1) Надо отказаться от мысли найти такое разрешительное слово, которое откроет абсолютную форму и укажет
средства осуществления земного рая.
176 Этой точки зрения придерживается, в частности, Фред Полак, по мнению которого, антиутопии «были инспирированы сначала первой мировой войной и русским экспериментом (так автор называет Октябрьскую революцию в России.— Э. Б.), затем
второй мировой войной, диктатурами Муссолини, Гитлера...
атомной бомбой, холодной войной и т. д.» (Polak F. The Image of the Future, v. 2, p. 19).
158
2) Надо отказаться от надежды в близком или отдаленном будущем достигнуть такой блаженной поры, которая
могла бы явиться счастливым эпилогом пережитой ранее
драмы, последней стадией и заключительным периодом
истории...
Опыты XIX столетия подорвали веру в чудодейственную силу политических перемен, в их способность приносить с собою райское царство правды и добра» 177
Эта мысль впоследствии не раз была повторена в самых
различных вариациях многими писателями и философами, и частности Николаем Бердяевым, отлившим ее в четкую, почти афористическую форму. «Утопии,— писал этот русский идеалист в очерке «Демократия, социализм и теократия»,—оказываются гораздо более выполнимыми, чем мы
предполагали раньше. Теперь мы находимся лицом к лицу
с вопросом также жгучим, но в совершенно ином плане: как можем мы избегнуть их фактического осуществления?
...Утопии могут быть реализованы. Жизнь идет к Утопии. И возможно, что начинается новый век, в который
интеллигенция и образованные классы будут мечтать о
методах, как избежать Утощш, .о возвращении к обществу
не утопическому, менее совершенному, но более свободному» 178.
Это была не просто звонкая фраза, какой иной раз
любил щегольнуть Бердяев. Это было предельно заостренное выражение социального настроения определенных слоев буржуазного общества, вступившего в полосу кризиса, их социального и политического кредо. А главное — это
было выражение самой сущности антиутопии. Не случайно
Олдос Хаксли, писатель, наделенный редким социальным
чутьем, взял эти слова Бердяева в качестве эпиграфа к
«Прекрасному новому миру».
Но было в этих словах и выражение кризиса социальной надежды. Как писал Эрих Фромм в «Послесловии» к
роману Орвелла «1984», «надежда на индивидуальное
и социальное совершенство человека, которая в философском и антропологическом плане была отчетливо выражена
в сочинениях философов Просвещения и социалистических
мыслителей XIX в., оставалась неизменной вплоть до
конца первой мировой войны. Эта война ...ознаменовала
начало процесса, которому предстояло в сравнительно
177 Новгородцев П. Об общественном идеале, с. 17.
178 Цит. по: Мортон А. Л. Английская утопия, с. 246, 247, 1$9
короткое время привести к разрушению двухтысячелетием
традиции надежды и трансформировать ее в состояпио