нуть» исторический процесс в желаемом направлении; «всепроникающий реализм» или убежденность в том, что как только
неразумность тех или иных явлений будет доведена до сознания тех, кто принимает и осуществляет ответственные решения, так они, сообразуясь с требованиями разума, положат им конец; а также, «признание естественной гармонии интересов» различных наций (Clark I. World Order Reform and Utopian Thought: A Contemporary Watershed? — The Review of Politics. N. Y., 1979, Jan., v. 41, N 1, p. 98-100).
17 После первой мировой войны и особенно в 30-х годах положение начинает меняться. Появляются концепции перестройки
мира и создания мирового правительства под эгидой США. См.
например: Streit С. К. Union Now: a Proposal for a Federal Union of the Democracies of the North Atlantic. N. Y., 1939. Однако до
второй половины XX в. эта тенденция была периферийной.
18 См. упомянутую статью Иена Кларка.
209
вели к некоторой перестройке и изменению приоритетов
сфер конструирования утопических идеалов. Они отразились также на структуре и содержании американских социальных утопий второй половины XX в.
Изменение статуса науки в системе знания и общественного воспроизводства обусловило рост ее непосредственного влияния на форму и содержание социальной утопии.
Достаточно обратиться к нынешним утопическим романам, повестям и рассказам (большая часть которых может быть
одновременно отнесена к научно-фантастической литературе) , чтобы увидеть, что во многих из них наука и техника определяют характер не только фона действия, но также
основных ценностей и идеалов. Другая характерная деталь, несущая приметы времени: едва ли не наибольший социальный и политический резонанс получают утопии, созданные не профессиональными литераторами, а учеными, инженерами, социологами, либо писателями, имеющими естественнонаучное и техническое образование19. Художественная, форма при этом оказывается чем-то внешним, вторичным и используется лишь постольку, поскольку позволяет популярно выразить то, что не всегда может быть
доведено до широкого читателя на языке науки.
Но главное даже не в этом. Сегодня отчетливее, чем
прежде, обнаруживается близость утопического подхода
определенным стилям научного (инженерного) поиска. По
словам американского социолога Р. Богуслава, автора книги «Новые утописты», исследование «проблемы анализа и
проектирования современных крупномасштабных систем
управления и контроля, основанных на вычислительной
технике», привело его к выводу, что «создатели современных систем бессознательно вступили» на путь, давно проторенный утопистами. «...Рождается новая цоросль утопистов, грозящая наводнить все тропы и темные аллеи, час19 Эрих Янч видит в этом чуть ли не знамение времени и считает
нормальным явлением. «...Если в XIX в. и в первых десятилетиях XX в. наделенные воображением писатели еще были в состоянии как-то поспевать за широким научным прогрессом и основывать свои сочинения на разумных предпосылках, которые
сколько-нибудь не противоречили законам природы и не выглядели технически безграмотными, то элементы „серьезной14 научной фантастики стали в настоящих условиях все менее и менее доступны писателям, не являющимся специалистами в науке и технике. В наши дни не существует Жюля Верна, как не
существует и научного фантаста, который мог бы так хорошо
изображать характеры» (Янч Э. Прогнозирование научно-технического прогресса. М., 1974, с. 170, 171).
210
тенько посещавшиеся утопистами еще со времен Платона.
Это инженеры, работающие в области системного анализа, создатели компьютеров, специалисты в области исследования операций, составления программ для компьютеров и
обработки полученных данных, одним словом — специалисты в области построения систем» 20.
Что роднит этих «новых утопистов», действующих в
сфере науки и техники, со старыми, классическими утопис-
тами-гуманитариями? Прежде всего подход к решению поставленных задач (хотя задачи эти относятся к разным
сферам жизни) и фундаментальные цели, которые лежат
за их пределами. «Утописты,— поясняет американский социолог,— это строители, которые отвергают современный
им статус кво и стремятся к поискам новых форм, в пределах которых они могли бы сформировать новые, желаемые
миры21. При этом они стремятся выйти за пределы существующей реальности и сконструировать совершенную систему, функционирующую в соответствии с заданной программой 22.
Как замечает Р. Богуслав, между классическими и «новыми» утопистами имеется существенное различие: первые
пытались обеспечить функционирование сконструированных ими систем, населяя их совершенными человеческими
существами23, тогда как «новые утописты» исходят из того, что добиться функционирования конструируемых ими
систем можно именно за счет устранения «человеческого
элемента» 24, ибо последний принципиально не способен
достичь необходимого для утопии уровня совершенства.
Поскольку такой подход к созданию «совершенных систем» не распространяется за пределы самой науки и тех20 Boguslaw R. The New Utopians. A Study of System Design and Social Change. Englewood Cliffs; New Jersey, 1965, p. V, 1.
21 Boguslaw R. The New Utopians, p. 2.
22 Ibid.
23 «Классические утописты пытались достигнуть этой цели (построить общество, которое было бы избавлено от недостатков и
страданий, связанных с человеческим несовершенством.— Э. Б.), населяя свои социальные системы совершенными человеческими существами, заполняя их совершенными социальными
структурами, совершенными ситуациями или совершенными
принципами» (Boguslaw R. Op. cit., p. 2).
24 «Теоретические и практические решения, которые они ищут, направлены все в большей мере на уменьшение числа и сужение
сферы ответственности человеческих существ в рамках оперативных структур создаваемых ими машинных систем» (Boguslaw R. Op. cit., p. 2).
211
ники, постольку он не оказывает существенного влияния
на изменение общего спектра социальных идеалов, формирующихся на Западе, в том числе и в США. Другое дело, когда возрастают социально-мессионистские притязания
науки и техники, т. е. когда ученый или инженер позитивистской закваски выражает стремление и готовность
«усовершенствовать» общество на основе тех же самых
методов, которые обнаруживают свою эффективность в
деле создания действующих инженерных систем. В этой
ситуации возрастает вероятность того, что «новые утописты» могут сыграть более существенную роль в формировании альтернативных моделей социума.
При этом следует отчетливо представлять себе, что последовательно выраженная логика «нового утопизма» неизбежно ведет к парадоксальному выводу: мир оптимально
функционирующей утопии — это мир, в котором человеку
нет места. Поскольку речь идет о социальной утопии, то
такой вывод выглядит весьма настораживающим. Но, как
мы увидим дальше, именно этот парадокс, хотя и не всегда
четко артикулируемый (и, быть может, даже не всегда
вполне сознаваемый «новыми утопистами»), лежит в основе некоторых вариантов современной американской технократической утопии. Этот же парадокс, но постигнутый
уже на уровне эстетической интуиции, выступает в качестве побудительного мотива создания некоторых негативных
утопий.
Как и прежде, формирование утопического сознания и
конструирование утопических идеалов происходит в сфере
художественной литературы. За послевоенные годы в Америке опубликованы десятки произведений, либо полностью
выдержанных в утопическом жанре, либо содержащих
«встроенные» утопические фрагменты и выражающих более или менее четко артикулированные утопические идеалы. Среди них сочинения К. Воннегута, Дж. Сэлинджера, Р. Брэдбери, А. Азимова.
И все же в целом в формировании утопического идеала