на протяжении всего послевоенного периода— начиная от
чуть ли не массового увлечения вульгаризированным экзистенциализмом и кончая формированием «контркультуры».
Экзистенциализм расшатывал устои традиционной утопии, рассматривая борьбу, которую ведет человек в мире, как «никогда не кончающееся поражение». Вместе с тем
экзистенциалистские постулаты, требовавшие от сознания перенести акцент на внутренний мир человека, его
свободу, умение «чувствовать» жизнь, рождали представление о том, что какая-то «иная», полагаемая воображе8 Э. Я. Баталов 225
нием, не «тошнотворная» жизнь все-таки возможна, хотя
она совсем не такова, какой ее рисовала классическая утопия. Это представление отчетливо проявилось в утопических «программах» и «декларациях», выплеснутых на поверхность интеллигенцией (часть которой имела как раз
экзистенциалистскую «закваску») 60-х годов.
Кризис буржуазной культуры XX в. не привел и не
мог привести к разрушению утопии, он лишь «деформировал» ее, изменил привычные представления о благе, о счастье, о цели и смысле жизни. Вместе с тем он создал
почву для антиутопических ориентаций, обычно пулучаю-
щих распространение в обстановке социальной и политической стагнации или реставраторских тенденций.
§ 2. Социальная утопия
и политическое сознание
Среди американских политиков, философов и художников никогда не существовало единого отношения к утопии и утопизму, равно как и однозначной оценки одних и
тех же утопических проектов и идеалов. Каждый крупный
исторический период порождал обычно не только новый
спектр утопий, различающихся по своей направленности
и содержанию, но и более или менее широкий спектр позиций в отношении самого утопического феномена, за которым стояли крайние противоборствующие ориентации —проутопическая и антиутопическая.
Подобный плюрализм объясняется отчасти неодназнач-
ным пониманием и толкованием утопии. Но есть и более
глубокая причина: различное отношение теоретического
и практического сознания к утопии и утопизму отражает
противоборство различных социальных и политических
сил американского общества. Точно так же выдвижение на
передний план проутопической или антиутопической ориентации и превращение ее в господствующую тенденцию
хотя и определяется обычно целым комплексом причин, однако находится в первоочередной зависимости от реальной расстановки политических сил в американском обществе, от господствующих на данном этапе настроений и
превалирующих политических тенденций, от структуры
политического сознания общества.
Спектр политических ориентаций (кристаллизующихся
в соответствующих типах сознания), существующих в
США на протяжении последних десятилетий, распадается
226
на четыре крупных «блока», которые мы можем обозначить в соответствии с традицией американской политической культуры как праворадикальный, консервативный, либеральный и леворадикальный, причем каждый из этих
блоков, в свою очередь, распадается на ряд типов39.
У представителей каждого из этих блоков существует
свое отношение к утопизму и утопии — как в плане практического продуцирования утопических идеалов и проектов, так и в плане теоретической рефлексии.
Наиболее решительными противниками утопизма в послевоенной Америке выступили консерваторы — как традиционалисты, так и либертаристы. В их лице антиутопизм
нашел самых рьяных и убежденных поборников, точно так
же как консерваторы нашли в антиутопизме сжатое и четкое, хотя, возможно, и несколько прямолинейно сформулированное выражение своего кредо. Дж. Нэш, исследовавший «консервативное интеллектуальное движение в
Америке» за период с 1945 по 1975 г., отмечал, что, несмотря на очевидное отсутствие «монолитности» консерватизма и на «пленительную гетерогенность консервативной
мысли» 40, всем консерваторам присущи «некоторые фундаментальные „предрассудки’’: „презумпция” (различная
по интенсивности) в пользу частной собственности и экономики свободного предпринимательства; оппозиция к
коммунизму, социализму и всевозможным утопическим
схемам; поддержка крепкой национальной обороны; вера
в христианство или иудаизм (или, по крайней мере, признание полезности такой веры); принятие традиционной морали и потребность в жестком моральном кодексе; враждебное отношение к позитивизму и релятивизму; „ярост-
ное“ утверждение добродетельности Америки и
Запада» 41.
Рассуждая об утопии, консерватор имеет в виду только
одну ее разновидность — утопию-максимум, ориентированную на «разрушение» существующего и построение нового, совершенного общества. А идеалы этой утопии находятся, как нетрудно понять, в прямом противеречии с теми принципами, которые лежат в фундаменте консервативного
39 Специальный анализ (включающий вопросы методологии) современного американского политического сознания предпринят
в коллективной монографии «Современное политическое сознание в США». М., 1980.
40 Nash G. Н. The Conservative Intellectual Movement in America Since 1945. N. Y., 1976, p. 341.
41 Nash G. //. Op. cit., p. 342.
227 I*
мировоззрения: частной собственностью, на смену которой
во многих утопиях приходит общественная собственность
или ее этатистский эрзац; индивидуализмом, вытесняемым
различными формами утопического коллективизма; «свободой», уступающей место произвольно сконструированной необходимости, поскольку в классической утопии-максимум царит строгая регламентация; «спонтанностью», на
смену которой приходит целенаправленное, централизованное регулирование общественной жизни; свободным рынком, многие функции которого передаются утопистом
государству.
Консерватор готов допустить, что тот или иной утопист
субъективно может быть предан делу свободы, но, как
говорит Томас Молнар, любой утопист стремится «столь
тщательно организовать свободу, что она превращается в
рабство» 42. Конечно, если бы он не выходил за пределы
реформаторства, он, возможно, и не представлял бы опасности для общества, но утопизм, рассуждает далее консерватор, вырастает из глубокого социального критицизма, который «значительно глубже, чем простая защита изменений; ведь что хотели бы фактически в корне перестроить
утопические мыслители, так это сами основы человеческой
ситуации. В этом смысле утопические мыслители вполне
заслуживают того, чтобы их называли «радикалами», ибо
предлагамая ими реконструкция общества и человека
требует тотального изменения представлений о Боге и
творении» 43.
В глазах консерватора утопист есть и радикал и еретик
в одном лице44, ибо он пытается изменить то, что изменению в своей «богоданной» сущности не подлежит — человека, природу, общество. А раз так, то, согласно консервативной логике, чем решительнее будет отвергнут утопизм
и последовательнее будет борьба против него, тем лучше
для Америки. Впрочем, консерватер не верит, что можно
до конца преодолеть утопические ориентации в американском обществе: «утопия — вечная ересь», она имманентна
человеческому сознанию и политическим исканиям, как
ересь — исканиям религиозным. Консерватор уточняет, что
такими еретиками в политической жизни Дмерики являются левые — не только коммунисты, которых ои ненавидит, но и левые радикалы (вроде «новых левых») и даже либе-
42 Molnar Th. Utopia, the perennial heresy. N. Y., 1967, p. 8.
43 Molnar Th. Op. cit., p. 9.
44 Ibid., p. 4.
228
ралы. Последние вызывают у него тем большие опасения
и беспокойство, что они находятся у власти. Именно в лице
либерала видит консерватор силу, во многом ответственную
за «моральный закат западной цивилизации» 45 и действующую заодно с теми, кто «ведет нас к кошмарам Орвелла