3. Фрейда, который, как известно, считал, что утопия практически неосуществима, ибо невозможно (без катастрофических последствий для человечества) изменить репрессивный характер цивилизации51. Соглашаясь в общем с
выводом Фрейда применительно к низшим стадиям развития человеческого общества, Браун, Маркузе, Фромм
утверждали вместе с тем, что устранение репрессии на
высших стадиях цивилизации не обязательно чревато ее
разрушением. Из этого допущения проистекал важный
вывод: утопия возможна, за утопию надо бороться52.
51 «Фрейд неуклонно и всеми силами стремился разрушить надежду, что агрессивность будет устранена вследствие установления
новой системы отношений собственности или отмены собственности — допущение, которое лежало в основе большинства утопий девятнадцатого века. Фрейдовский инстинкт смерти мог
быть сравнительно поздно введен в его систему, но работы, созданные на протяжении всей его жизни, утверждали наличие
глубоко укорененного противоречия между цивилизацией и мирским счастьем... Во многих отношениях атака Фрейда на утопические иллюзии, которые он называл небесной колыбельной, была самой острой и разрушительной из всех, которые когда-
либо предпринимались» (Manuel F. Е., Manuel F. P. Utopian Thought in the Western World. Cambridge, Mass., 1979, p. 788).
52 «Они отрицали фрейдовское отрицание эвдемонистской утопии.
Они отвергали дуализм, лежащий в основе его системы, и полагали, что не существует никаких внутренних причин, мешающих либидо получить свободное выражение, поскольку челове-
232
В 50-х годах это представление получило наиболее полное обоснование в книге Г. Маркузе «Эрос и цивилизация».
Как верно замечает К. Б. Клеман, «содержание книги —это оправдание утопии, о чем свидетельствует расположение материала: книга начинается главой «Под властью
принципа реальности» и заканчивается главой «По ту сторону принципа реальности». Ее вывод: необходимо освободиться от культурного принуждения, от самого понятия
реальности» 53. Более того, те из последователей и критиков
Фрейда, которые считали себя сторонниками социализма, готовы были даже допустить осуществимость идеалов, развивавшихся в русле социалистических утопий прошлого.
А некоторые из них, как, например, Маркузе и Фромм, позднее сами вступили па стезю утопического творчества.
Предпринятая в 50-х годах «левыми» фрейдистами апология утопии не вызывала политического резонанса и не получила выхода в социальную практику. Все это произошло
позднее, когда массовые движения протеста приняли широкие масштабы, а попытки реабилитировать утопию на
основе фрейдизма получили подкрепление со стороны
социологов, выступивших с апологией утопии в политическом плане. Эту миссию принял на себя один из вдохновителей «новых левых» — американский социолог Ч. Райт
Миллс. В опубликованном в 1960 г. «Письме к новым левым», сыгравшем важную роль в радикализации американской интеллигенции и студенчества, Миллс прямо поставил вопрос о необходимости радикального критического
пересмотра представлений об утопии и утопизме. «Нас,—писал Миллс,— часто обвиняют в том, что мы «утопичны» — в своих критических высказываниях и в своих предложениях...
чество освободилось от экономического и сексуального подавления, которое могло быть необходимо для создания культуры
на низших стадиях цивилизации» (Manuel F. E.f Manuel F. P.
Op. cit., p. 793).
Г)3 Клеман К. Б. Истоки фрейдизма и эволюция психоанализа.—г
В кн.: Клеман К. Б., Брюно П., Сэв Л. Марксистская критика
психоанализа. М., 1976, с. 127. Добавим к сказанному, что не
только логика построения, но все содержание книги было направлено на доказательство того, что можно изменить «направление прогресса», избавиться от «репрессивного изобилия», разрушить «фатальный союз производительности и разрушения, свободы и репрессии» и использовать общественное богатство
для формирования мира человека в соответствии с его «инстинктами жизни».
233
В этих обвинениях есть доля истины. Но не должны ли
мы, — продолжал Миллс, — задать вопрос: что сегодня в
действительности понимается под утопическим? И еще: не
является ли наш утопизм главным источником нашей
силы? Я думаю, что «утопическими» сегодня называют
любую критику или предложение, которые выходят за
пределы замкнутой среды индивидов: среды, которую мужчины и женщины способны непосредственно постичь и
которую они с достаточным основанием могут рассчитывать
непосредственно изменить. В этом узком смысле наша
теоретическая работа действительно утопична... Если мы
хотим проводить политику Новой левой, то тогда необходимо проанализировать структуру институтов и основы
политики. В этом смысле наша работа как с точки зрения
своей критики, так и с точки зрения своих предложений
по необходимости носит структурный характер и, следовательно, для нас самих является пока утопической» 54.
Постановка Миллсом вопроса об умении социального
критика выйти за пределы сложившейся системы институтов и ценностей, чтобы разглядеть еще непосредственно не
осуществимые возможности радикальной перестройки всей
«структуры институтов», заключала в себе определенный
критический потенциал. Она ориентировала на раскрытие
действительного исторического смысла социальных проектов, объективно направленных на разрушение отживших
социальных структур и умышленно дискредитируемых буржуазией как «нереалистические», «утопические» и т. п.
В этом смысле утопизм мог действительно сыграть позитивную роль в борьбе против буржуазного истеблишмента.
Разумеется, при том непременном условии, что он не должен был абсолютизироваться и противопоставляться «реалистическому» подходу, учитывающему не только возможные перспективы и цели социального развития, но и
реальное соотношение политических сил в американском
обществе.
Подкрепленный практикой массовых движений протеста, тезис о конструктивной функции утопии получил
дальнейшее развитие в работах американских леворадикальных социологов 60-х годов. Специфической формой
апологии социально-утопического воображения явился в
этот период лозунг о «конце утопии», активно поддержанный Г. Маркузе. «Сегодня, — говорил он в одноименной
54 Wright Mills С. Letter to the New Left.— In: The New Left. A Collection of Essays. Ed. by P. Long. Boston, 1969, p. 20, 21.
234
лекции, — любая форма конкретного мира, человеческой
жизни, любая трансформация технической и естественной
среды являются возможными и обнаруживается эта возможность в самой истории. Сегодня мы обладаем возможностью превратить мир в ад, и мы успешно идем к этой
цели. У нас есть возможность превратить его в противоположность ада. Это означало бы конец утопии, т. е. отклонение тех идей и теорий, которые используют понятие утопии для того, чтобы подвергнуть отрицанию определенные
социально-исторические возможности» 55.
Призывая к раскрепощению социологического воображения, к развитию утопического сознания и «отклонению»
апологетически ориентированных «идей и теорий», Маркузе одновременно советовал воздержаться от априорного конструирования утопических проектов, видя в них проявление «репрессивного» начала. Однако в 60-х годах такие
призывы к осторожности игнорировались большинством
американских левых радикалов, которые прежде всего
сами стремились понять, в какой Америке они хотели бы
жить, т. е. построить в своем воображении ее утопический
образ. Отсюда та масса утопических идеалов (далеко не
всегда интегрировавшихся в целостные проекты), которая
была порождена леворадикальными движениями 60-х годов и, в свою очередь, дала импульс утопическим тенденциям в рамках либерального сознания.
Американский либерал, будь он технократом или реформистом56, выступает как стороннник и защитник буржуазной цивилизации. Но и в теории, и в практике либерал исходит из посылки, что в рамках американского капитализма не только могут, но и должны осуществляться —во имя сохранения его фундаментальных ценностей — более или менее основательные экономические, социальные