265
существовать. Вудут, конечно, существовать центры, но
они будут подвижными и текучими. Народы земли не будут отделены больше один от другого государственными
границами и будут свободно перемещаться по территории
планеты и смешиваться друг с другом. Не будет больше неизменных констелляций человеческой массы. На смену
правлению придет управление, которое будет пользоваться
словом в самом широком его смысле. Политик станет таким
же анахронизмом, как ископаемая птица дропт. Машина
никогда не будет господствовать, как думают некоторые; в конечном счете она пойдет на лом, но пе раньше, чем
люди откроют природу тайны, привязывающей их к своему
творению. Вместо того чтобы поклоняться машине, изучать
и покорять ее, человек обратит свои взоры к тому, что имеет подлинно оккультный характер. Это имеет непосредственное отношение к еще более серьезной проблеме — проблеме власти и обладания. Человека заставят понять, что
власть должна быть открытой, текучей и свободной. Он будет стремиться не к обладанию властью, а к ее распространению» 31.
В этой картине мы видим, впрочем, уже не только внешние, но и некоторые внутренние аксессуары свободы в романтической утопии, предстающей как общество, освобожденное от диктата и репрессии со стороны государства, рынка, массы и культуры с ее кодифицированными нормами.
Утописта-романтика можно было бы назвать апологетом «минимального государства», ибо он, как когда-то
Эмерсон и Торо, полагает, что чем меньше государство правит (и чем оно вообще меньше), тем лучше. Во всяком случае, нынешнее «корпоративное государство» кажется ему
одним из роковых зол американского общества. Так что
все рассуждения того же Р. Нозика о сообществе антоном-
ных утопических общин романтик был бы готов принять
без колебаний, если бы ему при этом так назойливо не иа-
31 Miller Н. Sunday After the War. N. Y , 1944, p. 154, 155.- In: Brown N. Life Against Death. L., 1960, p. 305. «Утопические рассуждения вроде этого рассуждения Генри Миллера,— писал тогда (в 1959 г.) Норман Браун,— должны снова войти в моду. Они
представляют собой способ утверждения веры в возможность
разрешения проблем, которые кажутся в данный момент неразрешимыми. Сегодня же даже выживание человечества есть
утопическая надежда» (Ibid.). Браун, видимо, и не подозревал, что этой своей последней фразой он выразил суть исканий многих американских утопистов последующего двадцатилетия.
266
вязывали ненавистную рыночную «метаутопию» со всеми
присущими ей атрибутами предпринимательского индивидуализма, отмежевывающего романтика от анархо-капита-
листа.
Как противник «корпоративного государства» романтик мечтает о дебюрократизированном обществе. Но дебюрократизация для него — не просто резкое ограничение
функций государства (и всей политической машины), сужение сферы его деятельности и разрушение отношений, основанных на принципах рациональности и эффективности. Дебюрократизация — это переход от Gesellschaft с
его искусственными и безличными связями между людьми
к Gemeinschaft, обеспечивающему установление новых.
межличностных отношений органического коллективизма, преодолевающих как традиционный индивидуализм, так и
искусственный коллективизм. Вот почему для многих уто-
пистов-романтиков идеалом социальной организации общества является небольшая, относительно автономная община — союз свободных трудящихся единомышленников, некое подобие то ли модифицированного греческого полиса, то ли утопической коммуны, то ли идеализированного поселения американских пионеров.
Романтическая утопия основана на единении человека
и природы, исключающем всякую эксплуатацию и насилие
над ней со стороны общества. У романтиков XIX в. человек
как бы «погружался» в природу, «растворялся» в ней, становился органической ее частью. Такая тенденция продолжает существовать и сегодня. Но наряду с ней появляется
другая, в соответствии с которой человек, боготворя природу, рассматривает ее скорее как равноправного партнера
в своей жизнедеятельности, нежели как предмет слепого
поклонения.
В утопическом романе Эрнеста Калленбаха «Экото-
пия» 32, выдержанном в романтических тонах, описываются прямо-таки идиллические отношения, установившиеся между человеком и природой. Экотопийцы с. любовью
относятся к земле, животным, растениям, они вернулись к
32 Callenhach Е. Ecotopia. The Notebooks and Reports of William Weston. New York; Toronto, 1977 (1-е изд.— 1975 г.). Действие
романа происходит в 1999 г. в независимом государстве Экото-
пия, которое возникло на месте нынешних штатов Калифорния, Вашингтон и Орегон, отделившихся в 1980 г. от США. В то
время как последние чуть ли не погибают от разгула насилия и
загрязнения окружающей среды, Экотопия процветает благодаря разумной экологической политике,
2*7
естественной жизни, за что природа платит йм сторицей.
У них изобилие овощей, зерна, мяса. Картины животных, мирно пасущихся на лугах, радуют глаз. Снова в почете
ремесло ковбоя. Страна покрылась лесами, которые дарят
людям здоровье и бодрость, а заодно и древесину, которая
прочно вытеснила алюминий и пластик. Впрочем, гармония в Экотопии существует не только между человеком и
природой, но также между человеком и всем окружающим
его вещным миром, всей средой его обитания. «Они (эко-
топийцы.— Э. Б .), по всей видимости, испытывают что-то
вроде того чувства, какое должны были испытывать индейцы,— чувство, что и лошадь, и вигвам, и лук, и стрела органически вырастают, как и сам человек, из природы» 33.
Когда экотопийцы строят деревянный дом, они «не то чтобы насильно придают дереву форму здания, а скорее взаимодействуют с ним» 34, так что барьер, отделяющий дерево от человека, как бы исчезает.
Установление гармонии между человеком, природой и
вещественным миром сопровождается в Экотопии изменением отношения к технике при трансформации самого
технического мира: легковая машина исчезает вовсе, а бытовая техника не создает излишнего шума. Ведь жизнь человека должна быть наполнена только «естественными
звуками», такими, как шум ветра, шаги человека, плач
ребенка.
Картины жизни в Экотопии, рисуемые Калленбахом, достаточно точно отражают мировоззрение современного
утописта-романтика, который связывает принципиальное
изменение отношений между человеком и природой с
устранением опосредующих звеньев или радикальным изменением их функций. Речь идет прежде всего о науке и
технике, в которых он видит препятствие на пути постижения сокровенного смысла природы, равно как и на пути
сближения человека с человеком и освобождения его от
различных форм тирании, порождаемых фетишизацией
техники и сциентистским способом мышления.
В романтической утопии первой половины XIX в. наука и техника не подвергались поношению и отрицанию, ибо они не успели еще в такой степени обнаружить свою
противоречивость, чтобы предстать перед «критическим»
сознанием буржуазного общества в качестве препятствия
33 Callenbach Е. Op, cit., р. 47.
34 Ibidem,
268
на пути «естественного» развития человека. Современный американский романтик занимает в лучшем случае
сдержанно критическую позицию в отношении науки и
техники и ее «мандаринов» — технократов. Отсюда романтическая критика «разума», рациональности и эффективности, идеализация непосредственного чувственного опыта, принимающая подчас форму апологии мистицизма. На
этом фундаменте строятся все отношения в романтической утопии, где технократия как система господства ликвидируется, каста технократов исчезает, научные методы
исследования и организации общественной жизни утрачивают универсальный характер, который, как считает романтик, придали им технократы.