Из Тулы Лжедмитрий выступил в Серпухов. Дворовыми воеводами при нем числились князь И. В. Голицын и М. Г. Салтыков, ближними людьми — боярин князь В. М. Мосальский и окольничий князь Г. Б. Долгорукий, главными боярами в полках — князь В. В. Голицын, его родня князь И. Г. Куракин, Ф. И. Шереметев, князь Б. П. Татев, князь Б. М. Лыков.[16]
Навстречу Лжедмитрию в Серпухов выехали князь Ф. И. Мстиславский, князь Д. И. Шуйский, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки и столичные купцы — гости.[17]
Московские верхи сделали все, чтобы облегчить соглашение с путивльским «вором», которого они в течение семи месяцев безуспешно пытались уничтожить.
Бояре велели извлечь на свет божий огромные шатры, в которых Борис потчевал дворян во время серпуховского похода накануне своей коронации. Шатры имели вид крепости с башнями и были весьма поместительными. Изнутри стены главного шатра были расшиты золотом.
В Серпухов заблаговременно прибыли служители Сытенного и Кормового двора, многочисленные повара и прислуга с запасами. Бояре и московские чины дали пир Лжедмитрию. По словам очевидцев, на пиру присутствовали разом пятьсот человек.[18]
Пиры и приемы были не более чем декорацией, скрывавшей от посторонних глаз переговоры между самозванцем и московскими чинами. Прибытие в Тулу главного дьяка А. Власьева и других приказных людей привело к тому, что управление текущими государственными делами начало переходить в руки самозванца.
Получив от А. Власьева полную информацию о последних дипломатических переговорах, Лжедмитрий распорядился задержать английских послов, находившихся на Двине.
Агент московской компании Джон Мерик был вызван самозванцем в Серпухов. «Царь» предложил возобновить союз, некогда заключенный его мнимым отцом с королевой Елизаветой. Грамота была подписана в Туле 8 июня 1605 г.[19]
Находясь в Туле, Лжедмитрий I поспешил известить страну о своем восшествии на престол. Рассчитывая на неосведомленность дальних городов, Отрепьев утверждал, будто его «узнали» как прирожденного государя Иов патриарх московский, весь освященный собор, дума и прочие чины.[20] И июня Лжедмитрий I был в Туле, но на своей грамоте пометил «Писана на Москве». Вместе с окружной грамотой самозванец разослал по городам текст присяги, который представлял собой сокращенный вариант присяги, составленной при воцарении Бориса Годунова и Федора Борисовича.
Самозванец повторил прием, к которому прибегли Борис Годунов, а затем его сын. Добиваясь трона, Борис велел сразу после смерти Федора Ивановича принести присягу на имя вдовы царицы Ирины и на свое имя.[21] В своей присяге Федор Борисович также поставил на первое место вдову царицу — свою мать.
Ни в Самборе, ни в Путивле самозванец не ссылался на возможное свидетельство матери, заточенной в глухом северном монастыре. После переворота в Москве он решил использовать авторитет вдовы Грозного, чтобы навязать свою власть стране.
Присяга на имя вдовы Грозного была еще одной попыткой самозванца мистифицировать страну.
После смерти Федора Ивановича пострижение его вдовы царицы Ирины положило конец ее карьере как правительницы. Равным образом не могла царствовать и старица Марфа Нагая, хотя до своего пострижения она и была вдовой-царицей.
Отрепьев знал о вражде старицы Марфы к Годуновым и не без основания рассчитывал на ее признание. Готовясь к неизбежной встрече с мнимой матерью, самозванец приблизил первого же ее родственника, попавшего к нему в руки. В Туле он пожаловал чин постельничего дворянину Семену Ивановичу Шапкину потому, «что он Нагим племя».[22]
Дьяки Отрепьева исключили из текста присяги запреты добывать ведунов на государя, портить его «на следу всяким ведовским мечтанием», насылать лихо «ведовством по ветру» и пр.[23] Подданные кратко обещали не «испортить» царя и не давать ему «зелье и коренье лихое».
Вместо пункта о Симеоне Бекбулатовиче и «воре», назвавшемся Дмитрием Углицким, в тексте присяги появился пункт о «Федьке Годунове». Подданные обещали не подыскивать царство под государями «и с изменники их, с Федкою Борисовым сыном Годуновым и с его матерью и с их родством, и с советники не ссылаться письмом никакими мерами».[24]
Членам низложенной царской семьи удалось скрыться в день восстания. Но вскоре их убежище было открыто, и по настоянию сторонников Лжедмитрия Боярская дума распорядилась заключить их под домашний арест. «Царицу же и царевича и царевну, — записал летописец, — поимаша и сведоша их на старой двор царя Бориса и даша их за приставы».[25]