Выбрать главу

Глава 14

Мятеж под Кромами

Бояре и духовенство нарекли царевича Федора Борисовича на царство через три дня после кончины Бориса. Записи в книгах Разрядного приказа наводят на мысль о том, что в этом акте участвовали все чины, обычно входившие в состав Земского собора. «Того же месяца апреля, — значится в Разрядах, — патриарх Иев Московский и всеа Русии, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и со всем освященным собором вселенским, да бояре и окольничие и дворяне и стольники и стряпчие и князи, и дети боярские, и дьяки и гости, и торговые люди, и все ратные и чорные люди всем Московским царством и всеми городами, опричь Чернигова и Путивля, нарекли на Московское государство государем царевича князя Федора Борисовича всеа Русии».[1]

Разрядные записи находят аналогию в епископских посланиях, разосланных по городам сразу после наречения Федора. Отцы церкви подробно описывали, как патриарх с освященным собором, весь царский синклит — Боярская дума, гости и торговые люди и «всенародное множество Российского государства» просили царицу Марию Григорьевну, чтобы она «была на царстве по-прежнему», а сына великого государя царевича князя Федора благословила «быти царем и самодержцем всей Русской земли».[2] Царевич не презрел «слез и моления» чинов и по благословению и приказу отца «произволил» быть царем.

В действительности наречению царевича Федора не предшествовали ни «моления» чинов Земского собора, ни шествия «всенародного множества».

После своего избрания Борис Годунов сделал сына соправителем и приказал именовать его государем царевичем «всеа Руси».[3] Царевич самостоятельно сносился с иноземными дворами и пр.[4]

Скорее всего, сам Борис позаботился о том, чтобы заблаговременно подготовить всю процедуру передачи власти наследнику. В обращении патриарха к народу было сказано, что сам царь Борис, умирая, после себя приказал на царство сына и благословил его крестами, которыми «венчаютца на царство», после чего Федор Борисович «з божьей помощью на своих государствах сел». Патриарх со священным собором благословили нового царя, а члены Боярской думы, дворяне, дети боярские, приказные люди, гости и всех сотен торговые всякие люди в присутствии патриарха принесли присягу на верность Федору Борисовичу.[5]

Очевидцы свидетельствуют, что именно так все и произошло. Думные чины дворяне, купцы и простой народ были вызваны в Кремль и приведены там к присяге.[6]

Вслед за тем царица Мария и царь Федор Борисович разослали в города наказ, в соответствии с которым воеводы должны были созвать в соборной церкви дворян, служилых людей, посадских людей, пашенных крестьян и всяких черных людей и привести их к присяге по специальной записи.[7] Приказные люди записывали имена присягнувших в специальные книги, которые надлежало затем отправить в приказ в Москву.

В главных городах — Новгороде и Пскове, Казани, Астрахани, городах Замосковья, Поморья и Сибири — присяга прошла без затруднений.[8] Составленные там книги были спешно присланы в столицу. В царском архиве хранилась «свяска, а в ней записи целовальные… после царя Бориса царице Марьи и царевичу Федору всяким людем по чином, и записи шертовальные по чином иноземцом».[9] Православные целовали крест, иноверцев приводили к шерти.

Текст подкрестной записи царя Федора полностью повторял текст, разработанный при воцарении Бориса Годунова. Он содержал непомерно длинный перечень обязательств, ограждавших безопасность царской семьи. Подданные обещали над царицей и ее детьми «в еде и питье, ни в платье, ни в ином чем лиха никакого не учинить и (их) не испортить и зелья лихого и коренья не давать», «и людей своих с ведовством и со всяким лихим зельем и с кореньем не посылать и ведунов не добывать на (царское) лихо», когда государь куда пойдет, «на следу (их) всяким ведовским мечтанием не испортить и ведовством по ветру никакого лиха не насылать».[10]

Проекты возведения на трон Симеона Бекбулатовича давно утратили актуальность. Тем не менее «целовальная запись» Федора Борисовича включала пункт, отвергавший подобные проекты. Реальная угроза династии исходила от самозванца. Но пояснения насчет самозванца были краткими и маловразумительными. Подданные принимали на себя обязательство «к вору, который называется князем Дмитрием Углицким, не приставать, и с ним и с его советники ни с кем не ссылатись ни на какое лихо и не изменити и не отъехати…».[11]