Кшатрии на советском новоязе назывались «номенклатурой» (буквально: перечень должностей). Формально это понятие относится ко всем служащим, только разного уровня: существовала номенклатура районного комитета партии, областного, республиканского, наконец, центрального. Но когда термин употреблялся без пояснений, все понимали, что речь идет только о последнем звене.
Если отбросить в сторону многочисленные формальности, которые только мешают разглядеть подлинное положение вещей, то нетрудно увидеть, что речь идет не просто о разных должностях – о существенной разнице в уровне, качестве, стиле, во всем образе жизни. В этом отношении советские кшатрии отличались от брахманов и вайшиев (кроме верхушки тех и других), не говоря уже о шудрах и тем более о париях, гораздо больше, чем типичный американский миллионер от типичного безработного. Здесь разница более похожа на различие между знатным и богатым французским или английским дворянином и бедняком из простонародья.
Типичный шудра (а также низшие слои брахманов и вайшиев) живет в многоквартирном доме, который в любом городе Северной Америки или Западной Европы отнесли бы к разряду гарлемских трущоб. Живет на жилой площади в среднем по 5 кв.м на человека, редко выше 10 кв.м, нередко меньше 2—3 кв.м (и тогда долгими годами, иногда лет двадцать, стоит в очереди «на улучшение жилищных условий»). Счастье, если квартира отдельная, т.е. в одной комнате спят родители, в другой – дети, в одной обедают и смотрят телевизор, в другой – читают или учат уроки. Несчастье, если квартира коммунальная, т.е. в каждой из нескольких комнат живет по семье, и тогда бесконечные скандалы на общей кухне из-за пользования общим туалетом и прихожей неизбежны. При этом без конца перебои с водой и электричеством, а зимой – с центральным отоплением (до сего дня включительно!).
Питается шудра дома, в основном, хлебом, картофелем, кашей, супом из овощей. Мясо, молоко, сыр, творог, фрукты – роскошь, далеко не каждый день. И за продуктами надо было почти ежедневно стоять в очереди 2—3 часа. Работающие, учащиеся, дети в детсадах получали свой ленч (который здесь называется обедом) в общественной столовой, причем почти всегда такого отвратительного качества, что столовые презрительно называют «отравиловка». Качество продуктов вообще всюду настолько низкое, что работники иностранных посольств предпочитали привозить все (включая питьевую воду) из-за рубежа.
Одевается шудра в произведения отечественных фабрик, которые европейский или американский потребитель не купил бы даже на распродаже по цене 1 доллар за костюм, обувь или за пластиковую сумку, набитую бельем. Но и на такую одежду приходилось откладывать из зарплаты полгода-год, выстаивая в многочасовых очередях за тем, что подешевле. Пределом мечтаний были импортные куртка, джинсы, кроссовки – но это так дорого, что родители собирали своим любимым детям деньги, словно на автомашину.
Отпуск шудра проводит в собственном жилье и на лавочке у подъезда собственного дома. Только некоторым детям был гарантирован летом один месяц «пионерского лагеря» (неотличимого от условий школы), да еще время от времени кому-то доставалась льготная путевка по символической цене в дом отдыха – полная цена большинству была и остается недоступной, – но и там спальная палата на четверых-восьмерых и питание во все той же «отравиловке».
Если шудра заболеет, он идет в очередь из полусотни человек в бесплатную поликлинику, и после двух-трех часов ожидания его в течение 5 минут осмотрят, выпишут рецепт и выставят за дверь с возгласом: «Следующий!». О систематическом медицинском наблюдении не может быть и речи. Если шудра заболеет серьезно – его кладут в бесплатную больницу примерно на тех же условиях, что и в дом отдыха (палата на 4, 8, 12 и даже 24 койки, «отравиловка» и пр.).
Наконец, когда шудра умрет (а он обычно не особенно долго заживается на этом свете), начинаются бесконечные мучения с его похоронами. Его хоронят на «обычном» кладбище, подальше от города, куда потом трудно будет ездить ухаживать за могилой. При этом каждый шаг – от обязательного свидетельства о смерти до опускания гроба в землю – оплачивается по нарастающей все более крупной купюрой, для чего в каждой семье долгими годами копится специальный денежный фонд. Мучения на похоронах сопоставимы по своей огорчительности только с мучениями матери в «обычном» родильном доме, где болезнетворные микробы (такие родильные дома обычно заражены стафилококком) успешно соперничают с привычной грубостью обслуживающего персонала.