Уголовное право осталось по существу религиозным. Тексты содержат больше рассуждений о грехах и искуплениях, чем о преступлениях и наказаниях. Более того, само понятие вины глубоко пронизано религиозными представлениями, и сама иерархия преступлений подвластна религиозному принципу. В большинстве случаев речь идет, скорее всего, именно о покаянии, а не о штрафах и наказаниях. Тесное смешение духовных наказаний и публичных наказаний, необычная значимость, которую история и предания придают первым, особенно характеризует моральную функцию индийских религий. Стоит отметить примечательный факт: это очень старый принцип индийского права - принцип пропорциональности наказания умыслу виновного. Если брахманы дошли до этого намного раньше, чем европейские общества, не было ли причиной этого их фундаментальное смешение религиозного и социального закона, религиозного греха и нарушения общественных правил? Исключая самые серьезные религиозные преступления, гражданские и общественные правонарушения царь карает тюрьмой и плетью. Функция царя, впрочем, заключается главным образом в том, чтобы творить суд, охранять нравы и собственность.
Мы дали лишь сжатый перечень вопросов, обсуждаемых Джолли. Книгу следует читать внимательно. Это самое важное из общих исследований, сделанных по индийскому праву: доверие должны вызывать как общие положения, так и частные детали. Как бы трудно ни было к ней подступиться, именно на эту книгу следует ссылаться. 357
ПРИНОШЕНИЕ В ВЕДИЧЕСКОЙ РЕЛИГИИ (1904)41
Под именем жертвоприношений во исполнение желаний "камья кар-мани", Веда жрецов сохранила для нас каталогизированными значительное число обрядов. Это жертвоприношения, которые заключаются в адаптации к особым целям великих жертвоприношений, связанных с общественными торжествами. Каланд анализирует
42
некоторые из самых типичных , в том числе жертвоприношение дождю, символика которого очевидна: приношения мякины карира, зерен, олицетворяющих сому и дождь, предлагаемые марутам (богам ветров и дождя) жертвователем и жрецами, одетыми в черное, на черной шкуре и т. д. Он справедливо замечает, что брахманы, теологические тексты, о которых говорят столько плохого, очень хорошо объясняют смысл символики этого обряда. "Все
черное, потому что черный цвет - цвет дождя", - говорят они. Он показывает, насколько брахманы умели дойти до каждой детали, касающейся количества, жестов, эпитетов богов, логики их обрядов и идей, или, точнее, их коллективных представлений, устанавливая, например, связь между размерами души-гомункулуса и размерами жертвенного пирога. Даже осложнения, самые незначительные, казалось бы, следуют условным принципам, тоже соответствующим поставленной цели, и игра слов занимает здесь не последнее место. Поэтому Каланд, и мы вслед за ним, отвергает теории, которые хотят видеть в этих ведических ритуалах лишь пустые обряды, механические формулы и беспорядочный пантеон. Символика этих причудливых ритуалов вовсе не примитивная, но живая, часто хорошо осознаваемая.
Каланд заканчивает это изящное сочинение очень верными замечаниями о связях между этими группами обрядов и группами обрядов, которые предписывает атхарванический ритуал. Цели одни и те же; формы почти идентичны, лишь действующие лица, материал и традиция отличны. Поэтому Каланд соглашается с гипотезой, высказанной раньше Фуа (Foy), что ведическая религия не была источником ведической магии, что последняя также не была в основании первой, но что они обе выделились из ритуалов, в которых между ними не проводились различия. Эта гипотеза о единых истоках магии и религии предпочтительна, по нашему мнению, не только в отношении ведической Индии, но и в отношении магии и религии вообще, и мы счастливы видеть, как она поддержана таким компетентным автором, как Каланд.
41 Выдержка из журнала Аппёе sociologique, 1.
42 W. Caland. Over Wenschoffers. Bijdrage tot de Kennis van den Veda. Verslagen en Mededeelingen d. Kon. Akademie van Wetenschapen. Afdeel. Letterkunde. 4de R. V. I. Amsterdam, 1902.
ХРИСТИАНСКАЯ ЭРА И АНТИЧНОСТЬ
АПОСТОЛЬСКИЙ СИМВОЛ (1902)
Надо надеяться, что это важное сочинение Каттенбуша будет в течение некоторого времени считаться исчерпывающим данную тему1. Оно содержит почти все, что известно об истории апостольского символа. Даже самые мелкие детали обсуждаются в нем очень добросовестно. Эта тщательность в некоторой мере необходима, так как речь идет о том, чтобы установить очень сложные связи между очень лаконичными формулами, которые другие авторы никогда не излагают целиком. К тому же очень утонченное критическое чувство автора не слишком вредит сдержанному и здравомыслящему рассуждению: в сущности, нет ничего более опасного, чем подвергать сомнению самые очевидные факты. Это значит предоставить полную свободу действий любым гипотезам. К несчастью, эта книга будет трудно доступна из-за своего значительного объема и также вследствие того, каким образом обсуждаются все вопросы по одному плану в тексте: как, например, вопрос о личности и датировке произведений Ницеты2 и вопрос об эпохе, какой датируется римский символ. Мы бы рекомендовали Каттенбушу представить вскоре резюме своей книги, которое содержало бы в ясной и понятной форме главные гипотезы, которые он высказывал, и обоснование, которое он им дал. Мы не можем рассматривать краткое изложение его тезисов в том виде, каким мы его находим в конце второго тома, как достаточно убедительное. А с другой стороны, немногим историкам хватит мужества прочитать полностью это сочинение, в сущности, очень систематичное.
Известно, что есть "апостольский символ", то, что в просторечье называют Credo и то, что было первоначально главным образом исповеданием веры, которое читалось при крещении, крестильным символом. Известно, какое значение получил этот институт в литургии и в догмате
1 F. Kattenbusch, Das apostolische Symbol. Seine Enstehung, sein geschichtlicher Sinn, seine ursprungliche Stellung im Kultus und in der Theologie der Kirche. Ein Beitrag zur Symbolik undDogmengeschichte. Vol. I. Die Grundgesta.lt des Tauf symbols. Leipzig, 1894, Vol. II. Verbreitung undBedeutung des Taufsymbols, Leipzig, 1900.
2 Имеется в виду Ницета (Niceta), епископ Реймской области, живший в IV в. и посвятивший символу веры пятую книгу своего сочинения "Sex competentibus ad baptismum instructionis libelli", подписанную именем Ницеты Аквилейского. Прим. ред.
359
собора (Никейского, например); все-таки Иринея, автора "Пастыря Герма" они, конечно,
знают. Стало быть, именно к концу I в. следует отнести его происхождение в Риме среди сторонников паулинизма, прямым "отзвуком" которого он в конечном счете и является. Он должен был иметь простой и понятный для народа смысл, который сделал из него лозунг единства "свободной от скверны церкви".
Затем Каттенбуш объясняет каждую из частей. Здесь его наиболее интересный вклад был сделан в историю догмата. Отметим, именно с этой стороны, все, что касается упоминания Иисуса-Мессии, как современника эпохи, когда слово Христос было еще титулом, а не именем, и обозначало помазанника Божия. Эта часть книги заканчивается попыткой окончательного истолкования Символа.
Автор показывает нам затем его распространение сначала на Востоке, потом на Западе, заботясь о том, чтобы объяснить последовательные изменения; как он сталкивается с устными крестильными исповеданиями, с которыми вступает в контакт и которые искажают его, как тем не менее он распространяется повсюду благодаря авторитету, который связан с его происхождением и его высоким статусом.
Далее речь идет о том, чтобы объяснить латинский текст, пришедший в католичество и западное христианство. Вопрос здесь кажется неразрешимым с исторической точки зрения, и самая правдоподобная гипотеза, гипотеза о галликанском происхождении, остается слабо обоснованной. Но экзегезе поддается, с точки зрения народного догмата, сам текст, а значит и путь, пройденный с того времени, как римский Символ был сформулирован по-гречески. Образ Девы, миф о сошествии Христа в ад, идея католической церкви - все эти понятия обогащаются, принимают законченную форму.