15 Volz P. Der Geist Gottes und verwandten Erscheinungen im Alien Testament und im anschliessenden Judentum. Tubingen,
1910.
405
какие совершал Иоанн Креститель. Но в недрах самого иудаизма возникали проблемы, которые поднимало употребление этих понятий, и против грубого и магического пневматизма встал метафизический и нравственный пневматизм, который должен был одержать победу с появлением христианства.
Книга Фольца, впрочем, полна интересных суждений и любопытных сопоставлений (см. особенно суждения о dyaQoc, 6к1цюу). Невзирая на некоторые теологические заявления, книга лишена конфессиональных предрассудков. Может быть даже, она недостаточно воздает должное той теологии, о которой у нас есть лишь смутное представление и которую евреи, жившие в Древней Сирии, приняли в I веке. Нам кажется, что автор не заметил всего, что стоило извлечь из сопоставлений между словами, которыми пользуются таргумы (арамейские переводы Библии) и словами, которые употребляют раввины Талмуда: не примечательно ли, что в первом стихе таргум Онкелос элохим переведен словом mimrach, которое значит логос?
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРУДАМ МАРСЕЛЯ МОССА
Клод Леви-Стросс
Немного осталось учений столь же эзотерических и в то же время столь же влиятельных, как учение Марселя Мосса. Его мысль иногда становилась непрозрачной из-за своей насыщенности, однако она вся пронизана озарениями и полна извилистых тропок, казалось бы, уводящих в сторону, но на самом деле самым неожиданным образом ведущим к самой сути проблемы. Только те, кто знали и слышали самого Мосса, могут в полной мере оценить плодотворность его трудов и понять, насколько они обязаны ему. Речь идет даже не о роли Мосса во французской этнологической и социологической мысли. Этот вопрос был рассмотрен ранее1. Достаточно упомянуть, что влияние Мосса не ограничивается кругом этнологов (никто из них не сможет утверждать, что избежал этого влияния), но распространяется также на лингвистов, психологов, историков религий и востоковедов, так что целая плеяда французских исследователей в области гуманитарных и общественных наук в той или иной степени обязана ему своей ориентацией. Для прочих же работы Мосса оставались слишком сильно разбросанными по разным изданиям и зачастую труднодоступными. Случайная встреча или прочтение книги могли рождать разнообразные продолжительные отклики: мы находим их в трудах у Рэдклифф-Брауна, Малиновского, Эванс-Притчарда, Ферса, Херсковица, Ллойда Уорнера, Ред-филда, Клакхона, Элкина, Хельда и многих других. В целом влияние трудов и мысли Марселя Мосса передавалось, скорее, через посредничество коллег и учеников, поддерживавших с ним постоянный или случайный контакт, нежели напрямую, через слова и книги. Исправить эту парадоксальную ситуацию и призван сборник статей и докладов, который, конечно, не исчерпывает мысли Мосса; надо надеяться, он положит собой начало целой серии книг или полному собранию трудов Мосса, как издававшихся ранее, так и неопубликованных; написанных как самостоятельно, так и в сотрудничестве с другими людьми. Собрание сочинений позволило бы познакомиться с творчеством Мосса как с единым целым.
Выбор сочинений, вошедших в эту книгу, был продиктован практическими соображениями. Однако даже случайная выборка уже позволяет увидеть определенные аспекты мысли, а также
продемонстрировать, пускай и не полностью, богатство и разнообразие мысли Марселя Мосса.
I
В первую очередь нас поражает, так сказать, актуальный и современный характер мысли Мосса. "Эссе об идее смерти" вводит в самую суть представлений, которым так называемая психосоматическая медицина начала
1 С. Levi-Strauss. "La Sociologie francaise", в "La Sociologie au XX-eme sciecle", Presses Universitaires de France, 1947, vol.
2 (Twentieth Century Sociology, New York, 1946, chap. XVIII). 409
цепций, полагающих человека продуктом его тела, покажет, что как раз человек во все времена и во всех странах делал свое тело продуктом собственных техник и представлений. Однако о пользе такого дела свидетельствуют не только моральные и практические соображения. Оно дало бы неожиданно богатую информацию о миграциях, культурных контактах и заимствованиях, случившихся в далеком прошлом и оставшихся в, казалось бы, ничего не значащих жестах, передающихся из поколения в поколение и оберегаемых благодаря своей незначимости; порой они свидетельствуют о подобных вещах гораздо лучше, чем археологические находки или памятники искусства. Положение руки при мочеиспускании у мужчин, умывание в проточной или стоячей воде, все еще живущее в привычке затыкать пробкой или, наоборот, открывать сток раковины умывальника и тому подобные примеры археологии телесных привычек в современной Европе (и в еще большей степени за ее пределами) дали бы историку культуры сведения не менее ценные, чем филология и археология.
* * *
Никто не обладал такой чувствительностью к единству прошлого и настоящего, запечатленного в самых неприметных и обыденных наших привычках, как Мосс, который развлекался тем, что прослеживал границы кельтской экспансии по форме хлеба на прилавке булочника. Подчеркивая важность магической смерти и техник тела, он надеялся также установить новый тип единства, ставшего главной темой третьего доклада, опубликованного в этой книге: "Практические и реальные связи психологии и социологии". Во всех этих случаях мы сталкиваемся с фактами, "требующими скорейшего исследования: их социальная природа самым непосредственным образом сливается с биологической природой человека" . Именно такого рода факты позволили подступиться к проблеме отношений между социологией и психологией.
Только Рут Бенедикт сообщила современным этнологам и психологам, что явления, описанием которых занимаются и те и другие, вполне могут быть описаны на общем языке, заимствованном у психопатологии, что само по себе является загадкой. Десятью годами ранее Мосс понял это со столь пророческой ясностью, что только запущенностью наук о человеке можно объяснить тот факт, что огромная область, вход в которую был отмечен и открыт, не стала тотчас предметом исследования. Действительно, с 1924 г., обращаясь к психологам и определяя общественную жизнь как "мир символических отношений", Мосс говорил: "Пока вы находите эти случаи символизма достаточно редко и чаще всего в сериях фактов, представляющих собой отклонения от нормы, мы постоянно обнаруживаем множество подобных случаев в огромного размера сериях фактов нормы". В этой формуле, с которой Рут Бенедикт, несомненно, не была знакома, предвосхищаются основные положения ее труда "Patterns of Culture", это прискорбно: если бы Рут Бенедикт и ее школа познакомились с работами
3 Чтобы ознакомиться с этим аспектом мысли Мосса, читатель может обратиться к двум другим статьям, не вошедшим в данное издание: "Salutation par le Eire et les Larmes", Journal de Psychologie, 1922 и "L'Expression obligatoire des Sentiments" см. русский перевод "Обязательное выражение чувств" в кн. Мосс М. "Общество. Обмен. Личность". М., 1996.
412
Мосса и с развитием мысли, приведшим Мосса к таким выводам, им было бы легче защищаться от нареканий, иногда вполне заслуженных.
Пытаясь определить систему отношений культуры сообщества и индивидуальной психической жизни, американская психосоциологическая школа едва не попала в замкнутый круг. Она обращалась к психоанализу за сведениями о фундаментальных воздействиях, выражающих культуру сообщества и формирующих устойчивые индивидуальные установки и ценности. В результате этнологи и психоаналитики были вовлечены в бесконечную дискуссию о первенстве одного фактора по отношению к другому. Вопрос стоял так: либо общество обязано особенностями своих институтов особенным чертам личности своих членов, либо личность объясняется определенными аспектами воспитания в раннем детстве, которые сами принадлежат к числу явлений культурного порядка. Этому спору не суждено разрешиться, если только спорщики не заметят, что причинно-следственной связи между двумя порядками фактов