Сам Стейнбек, впрочем, полагал, что он всеми своими силами стремился отойти от крайностей в изображении центральных персонажей. «Почему-то считается, — писал он своим литературным агентам, — что коммунист должен быть либо воплощенным идеалом, либо исчадием ада, и никто в Америке не хочет понять, что коммунист — это живой человек, которому свойственны как слабости, так и величие всего человеческого рода». Будучи важным этапом внутренней эволюции прозаика, «Битва с исходом сомнительным» в то время послужила как бы черновым наброском величественной фрески народной жизни, запечатленной им вскоре в своей лучшей книге. Роль такого же «подготовительного эскиза» сыграла и повесть «О мышах и людях» (1937), где писателю удалось избежать как налета утопичности, так и подчинения фактов жизни задуманной наперед абстрактной идее. Написанное на основе непосредственных личных впечатлений, это небольшое произведение явилось быстрым откликом на резкое обострение социально-экономической ситуации в США в конце 30-х годов. Трогательная тоска по безыскусному, самому обыкновенному, но недоступному в это тяжелое время миллионам трудящихся укладу жизни была передана Стейнбеком с волнующим трагизмом и поразительной задушевностью. Вместе с пафосом социального негодования эти чувства стали отличительной особенностью идейно-художественного строя «Гроздьев гнева».
Летом 1937 года центральные штаты Америки к западу от среднего течения Миссисипи были поражены сильной засухой, сопровождавшейся выветриванием почвы, «пыльными бурями». Тысячи разорившихся фермеров и арендаторов покидали родные места. Так возникла огромная волна переселенцев, мигрирующих сельскохозяйственных рабочих, искавших пристанища и заработка в долинах не пострадавшей от стихии Калифорнии. Отразив события и социальный смысл этого нового «переселения народов», написанный на основе личных впечатлений роман «Гроздья гнева» в кратчайшее время приобрел общенациональную славу как символ антикапиталистического протеста, которым была проникнута общественная атмосфера Соединенных Штатов в незабываемую пору «красного десятилетия».
Силе и четкости выражения прогрессивных идей в этом произведении во многом способствует его оригинальная композиция, где с эпическим повествованием об испытаниях, выпавших на долю переселенцев, сопрягаются меньшие по объему главы-интерлюдии, предоставившие трибуну для открытого выражения мыслей и чувств автора. В прямых обращениях к читателю Стейнбек говорит о социальной дифференциации среди фермеров, об обнищании арендаторов хлопковых полей Оклахомы, об эксплуатации и грабеже народа крупными компаниями, о непреодолимой пропасти, разделяющей неимущих и собственников. Эти публицистические отступления складываются в цельную картину сотрясаемого ударами кризиса общественного уклада и демонстрируют обширную галерею представителей почти всех слоев населения Соединенных Штатов. Среди них — и согнанный с земли крестьянин, и растерянный бизнесмен, и беззастенчивый циничный делец, извлекающий выгоду из народного горя. Но особенно близка автору судьба фермерской семьи Джоудов, по праву вошедших наравне с другими бессмертными творениями литературы США в пантеон американского духа.
«Крупные собственники беспокоятся, чуя грядущие перемены и не понимая их смысла… — пишет Стейнбек в одном из самых вдохновенных мест произведения. — Причины коренятся глубоко, и в них нет ничего сложного. Причины — это физический голод, возведенный в миллионную степень; это духовный голод — тяга к счастью, к чувству уверенности в завтрашнем дне, возведенная в миллионную степень; это тяга мускулов и мозга к росту, к работе, к созиданию, возведенная в миллионную степень».
«Если б вам, владельцам жизненных благ, удалось понять это, вы смогли бы удержаться на поверхности, — обращается он далее к читателям своего романа. — Если б вам удалось отдалить причины от следствий, если б вам удалось понять, что Пейн, Маркс, Джефферсон, Ленин были следствием, а не причиной, вы смогли бы уцелеть. Но вы не понимаете этого. Ибо собственничество сковывает ваше «я» и навсегда отгораживает его от «мы». И, как бы завершая эту мысль, ближе к финалу книги, писатель восклицает:
«Наш народ — хороший народ; наш народ — добрый народ. Даст бог, придет то время, когда добрые люди не все будут бедняками. Даст бог, придет то время, когда ребятам будет что есть.
И собственники знали, что придет то время, когда молитвы умолкнут.
И тогда конец».
Эта возвышенная вера в силу, мудрость и стойкость простого человека персонифицируются в «Гроздьях гнева» в образах самых обыкновенных, полуграмотных и неотесанных, американцев. История злоключений Джоудов на пути из Оклахомы в Калифорнию — один из немногочисленных образцов героической саги XX столетия. Писатель ничуть не приукрашивает своих героев, рисуя их в том «природном» виде, что возникает под воздействием конкретных социальных условий и биологических особенностей личности. Искренность художника не позволяет затушевать в Джоудах черты грубости, ограниченности и даже патологии. Но писатель-реалист не ограничивается выдержанным в традициях натурализма бесстрастно-поверхностным запечатлением «куска действительности», и на примере Ма Джоуд и ее сына Тома показывает закономерный рост неразвитого поначалу сознания трудового человека, его приход к мысли о неизбежности протеста и борьбы.
«Мы будем жить, когда от всех этих людишек и следа не останется, — говорит Ма Джоуд — олицетворение неистощимых физических и нравственных сил страны. — Мы народ, Том, мы живые. Нас не уничтожить. Мы народ — мы живем и живем». И, поднимая восстание против богатеев и их наемников, Том обещает своей матери и своему народу: «Я всегда буду — куда ни глянешь. Поднимутся голодные на борьбу за кусок хлеба, я буду с ними. Где полисмен замахнется дубинкой, там буду и я… И когда наш народ будет есть хлеб, который сам же посеял, будет жить в домах, которые сам выстроил, — там буду и я».
Оставаясь верным художественной правде, писатель не стал намеренно усложнять характеры Джоудов. Однако он увидел в них главное — бесстрашие и настойчивость, мужество и выдержку, верность традициям рода и тем немудреным, но органичным понятиям о чести, долге и справедливости, что поддерживают сплоченность ядра семьи даже в часы самых суровых испытаний. Без паники, с достоинством встречают Джоуды известие о том, что банки и тресты — эти таинственные безликие чудовища — готовы лишить их средств к существованию. Спокойствие душевного величия и сознания собственной правоты не покидает Ма Джоуд и перед лицом голодной смерти в финале книги.
«Гроздья гнева» — боевое, разоблачительное произведение, занимающее выдающееся место в прогрессивной мировой литературе. Правдиво воспроизводя обстановку конца 30-х годов, писатель сумел уловить характерные для различных слоев населения оттенки всеобщего недовольства и разочарованности. Стейнбек едко иронизирует над обезумевшими от страха собственниками, видевшими в любом независимо мыслящем человеке «красного агитатора» и «большевика». С другой стороны, он не склонен скрывать и многих слабостей, которые по сей день существуют в американском рабочем движении. В одной из публицистических глав книги писатель с грустью говорит о том, что неприязнь к пришельцам из Оклахомы, Арканзаса и других восточных штатов разделяли и калифорнийские рабочие, напуганные перспективой конкуренции и снижения заработной платы. Вместе с тем прозаик отчетливо осознает, что эта разобщенность возникает как следствие «болезненного зуда собственности», как результат вполне осознанных намерений класса капиталистов превратить свободных людей в наемных рабов.