В плане экономической методологии здесь «прячутся» три ключевых вопроса. Во-первых, как общественные интересы связаны со своекорыстием – интересами индивидуумов, составляющих общество, и можно ли всегда предполагать наличие такой связи? Во-вторых, что представляют собой общественные интересы, какова их природа, сущность и механизмы формирования? В-третьих, каким образом общественные интересы можно учесть в экономическом описании и непосредственно в условиях рыночного равновесия?
При этом надо ясно понимать, что вопросы эти возникли не сегодня и даже не вчера. Общественные интересы в целом, как и их взаимосвязи с индивидуальными предпочтениями, – «вечные сюжеты», кочующие по странам и эпохам. К концу XIX в. обозначились два тренда и соответствующие им традиции в интерпретации общественного интереса[9]. Так, английская традиция отрицала саму возможность существования каких-либо интересов, отличных от агрегата предпочтений индивидуумов (индивидуализм). Германская же традиция, наоборот, допустив наличие интересов общества как такового (холизм), признала категорию «коллективные потребности» в качестве фундаментальной основы знаменитой «немецкой финансовой науки».
Начну с методологического индивидуализма. История этого мировоззренческого принципа[10] не такая уж длинная. И хотя, как пишет М. Блауг, «само выражение “методологический индивидуализм”, видимо, было введено Шумпетером в 1908 г.» [Блауг, 2004, с. 100], все же не стоит начинать эту историю с XX в. Дело не в термине, а в понятии. Поэтому, даже не возвращаясь к Дж. Бентаму – родоначальнику «утилитаризма» и его последователю Дж. С. Милю с тезисом о том, что «соединяясь в общество, люди не превращаются в нечто иное» [Милль, 1914, с. 798], положительно невозможно пройти мимо К. Викселля.
По словам Дж. Бьюкенена, «Викселль заслуживает всеобщего признания как основоположник современной теории общественного выбора, поскольку в его диссертации 1896 г. присутствовали три важнейших элемента, на которых базируется эта теория: методологический индивидуализм (курсив мой. – А. Р.), концепция “человека экономического” (homo economicus) и концепция политики как обмена» [Бьюкенен, 1997, с. 18]. Викселлю принадлежит и тезис, выражающий суть методологического индивидуализма: «…если полезность для каждого отдельного гражданина равна нулю, то совокупная полезность для всех членов общества будет равна только нулю и ничему другому» (цит. по: [Бьюкенен, 1997, с. 19]). Став абсолютной антитезой холизму и отвергая всякую возможность того, что социальные общности обладают преференциями и функциями, несводимыми к предпочтениям и поведению индивидуумов, методологический индивидуализм занял центральное место в экономической теории.
Однако такое положение давно вызывает у меня чувство неудовлетворенности. Именно здесь я вижу одну из главных преград развития экономической теории, как и причину необоснованного сужения экономического анализа, ограниченного рамками методологического индивидуализма. Последний вывод можно представить в инверсионной форме: отказ от радикализации методологического индивидуализма предоставляет возможность расширения границ социального анализа, формирования экономической методологии социального либерализма с использованием более общих предпосылок, применяемых в ряде научных дисциплин, скажем, в институциональной теории, социологии, философии и т. п. В связи с этим хочу высказать ряд замечаний в отношении интерпретации индивидуализма и холизма. Но сначала о некоторых аргументах pro et contra.
Приведу несколько известных утверждений. А. Шэффле, например, писал о наличии общественных потребностей, «которые не могут быть обеспечены отдельными членами общества» [Schaffle, 1873, S. 113]. Еще более определенно высказался К. Менгер: «…не только у человеческих индивидуумов, из которых состоят их объединения, но и у этих объединений есть своя природа и тем самым необходимость сохранения своей сущности, развития – это общие потребности, которые не следует смешивать с потребностями их отдельных членов и даже с потребностями всех членов, вместе взятых» [Menger, 1923, S. 8]. Альтернативные суждения, типичные для двадцатого столетия, можно найти у П. Самуэльсона: «…я не предполагаю наличие мистического коллективного разума, который позволяет наслаждаться пользованием коллективных потребительских благ» [Samuelson, 1954, р. 387]; Р. Масгрейва: «…поскольку группа людей как таковая не может говорить, возникает вопрос, кто способен выразить чувства этой группы» [Musgrave, 1959, р. 87]; К. Поппера: «Поведение и действия таких коллективов, как группы, должны быть сведены к поведению и действиям отдельных людей» [Поппер, 1992, с. 109][11], и так далее. Таких простых аргументов и контраргументов можно найти достаточно много с каждой стороны.
9
При использовании понятия «общественные интересы» я старался сохранить терминологию, которую применяли те или иные авторы: коллективные или общие потребности, потребности или интересы общества как такового, интересы или предпочтения общества в целом и т. п.
10
Речь идет именно о мировоззрении. Недавно в лекции А. Маскина, занимающегося сравнительными исследованиями американской и русской театральных школ, я услышал любопытное объяснение, почему в Америке фактически нет репертуарного театра. По мнению американского эксперта, это связано с методикой подготовки актеров и режиссеров, доминанта которой – ориентация исключительно на творческую индивидуальность и игнорирование феномена ансамбля, составляющего основу репертуарного театра. Такой вот получилась американская проекция индивидуалистического мировоззрения на театральное искусство.
11
По мнению Блауга, «собственные работы Поппера не дают представления о том, насколько решительно он настаивает на методологическом индивидуализме» [Блауг, 2004, с. 100], и в известном методологическом споре 1950-х гг. сам Поппер не участвовал.