Инга Сергеевна записывала быстро, небрежно сокращая слова, ибо казалось, что рука не успевает фиксировать набегающие одна на другую мысли. Наконец, совсем устав, она отложила ручку и принялась снова листать литературу. Ее взгляд остановился на обложке "Известий ЦК КПСС", No 12 за 1990 год, на которой, как всегда, вынесены названия наиболее важных, либо интересных, с точки зрения редакции, материалов. Внимание привлекли слова: "А. И. Солженицын просит совета в ЦК (март 1963 г.)". Любимый Константин Симонов! Кто не знает это: Жди меня, и я вернусь, Только очень жди. Или это: Если бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай. Конечно же, "в рай" нас безгрешных Бог отправит.
А в "Известиях ЦК КПСС" 1990 года напечатан отзыв К. Симонова о романе А. Солженицына "В круге первом", датированный 1 февраля 1966 года. "Три дня я сидел в стенах ЦК и, выполняя данное мне как члену партии поручение, с тяжелым чувством в душе читал этот роман", -- так начал свой отзыв Симонов о названной выше книге. Признав за Солженицыным, который сам провел "ряд лет в тюрьмах и лагерях", право (!) описывать трагические картины лагерной жизни в эпоху сталинщины, Симонов приходит к выводу, что если принять на веру представ ленное Солженицыным "изображение нашего общества тех лет, то станет совершенно непонятным, почему это общество после смерти Сталина не пошло по его стопам, почему оно не продолжало действовать в духе карательной политики Сталина, почему оно вместо этого ликвидировало лагеря, освобождало заключенных, почему оно прижизненно и посмертно восстанавливало добрые имена сотен и сотен тысяч людей?.. Я не приемлю, -- подчеркивает Симонов, -- этот роман в самой главной его отправной точке, в его неверии во внутреннюю здоровую основу нашего общества, которая присутствовала в нем всегда, в том числе и в такие тягчайшие периоды его развития, как последние годы жизни Сталина. И это для меня самое главное. А существование в романе таких, со слепой злобой, а поэтому и почти с полной потерей таланта написанных глав, как главы о Сталине, обстоятельство второстепенное. Эти главы, в конце концов, сам почувствовав их антихудожест венность, автор мог бы безболезненно изъять из своего романа". Инга Сергеевна с волнением перечитывала эти строчки, сама для себя пытаясь уяснить, что же двигало Симоновым при написании этого отзыва. Искренняя убежденность в своей правоте? Но не мог же он не понимать всего, что было, что происходит вокруг и что уже становилось очевидным в 1966 году, когда он писал этот отзыв на художественное произведение, судьба которого решается не "судом народа", для которого роман написан (и за неверие в который так оскорбился Симонов), а ЦК КПСС. Она принялась автоматически листать журнал, не ища там ничего конкретного для уяснения вставших перед ней вопросов. Но тут сама собой вырисовалась поразительная картина, которая говорила сама за себя. Этот отзыв Симонова в журнале помещен между двумя весьма показательными документами. Перед отзывом напечатано письмо деятелей культуры на имя секретаря ЦК КПСС, председателя идеологической комиссии ЦК КПСС. П. Н. Демичева. "Многоуважаемый Петр Николаевич! Вам, конечно хорошо известно имя А. И. Солженицына, одного из самых выдающихся советских писателей". Далее, излагая значение творчества Солженицына для современой культуры, перечисляются все житейские тяготы, которые пришлось писателю пережить. "После реабилитации, -- писали авторы, -- он поселился в Рязани и живет с семьей в 4 человека в очень плохой квартире в ветхом здании барачного типа. Рядом расположен гараж с десятками постоянно шумящих машин". Отмечая масштаб дарования, мировую известность и значимость литературной деятельности писателя, авторы письма подчеркивают, что "условия здоровья и литературной работы А. Солженицына диктуют неотложную необходимость его переезда в Москву и чуткого внимания к его судьбе". Это письмо, датированное 3 декабря 1965 года (то есть за два месяца до отзыва Симонова) подписали: К. Паустовский, Д. Шостакович, К. Чуковский, С. Смиронов, П. Капица. И напечатано оно в "Известиях ЦК КПСС", на стр. 147. На страницах 148--149 напечатан отзыв Симонова. А на странице 150 представлена рукописная копия записки Симонова Демичеву: "Многоуважаемый Петр Николаевич! По Вашему поручению, переданному мне Отделом культуры, я прочел в ЦК роман Солженицына и направил в отдел свой отзыв. Но мне бы хотелось, чтобы Вы прочли его лично. Присылаю его. Уважающий Вас..." Подпись Симонова... "Презумпция невиновности -- хорошее основание для получения индульгенции, позволяющей надеяться на рай", -подумала Инга Сергеевна, вспоминая все, что у нее было связано с именем Симонова, его поэзией, с фильмами по его книгам и т. д. Может, не зря Юра Алексеев, философсоциолог, задумался над категорией презумпции невиновности, поскольку это понятие, этот принцип охватывает отношения, далеко выходящие за рамки правовых... А что же наша философская братия думает по этому поводу?", -- впервые задумалась Инга Сергеевна, подойдя к полке со словарями. Но ни Философский энциклопедический словарь 1983 года, ни словарь по социологии 1988 года вообще статей о "презумпции невиновности" не содержали. "Философы и социологи над этим вообще не думают, -- мысленно ответила она сама себе. -- Куда там! Нас волнует понятие "ноосфера" (!), которое, как никакое другое, стало модным к употреблению, несмотря на то что почти никто не может разобраться в содержании этого термина, введенного Тейяром де Шарденом и использованного Владимиром Вернадским в его философских изысканиях. Но зато авторы Философского энциклопедического словаря тоже приобщились к "пришиванию" этого абстрактного термина к конкретным "сегодняшним" философским вопросам бытия, заключая, что "поскольку характер отношения общества к природе определяется не только научнотехническим уровнем, но и социальным строем, постольку сознательное формирование ноосферы органически связано со становлением коммунистической общественноэкономической формации, создающей условия для превращения знаний, накопленных человечеством, в материальную силу, рационально преобразующую природную среду". Прочитав эти "перлы" "квинтэссенции" философской мысли, Инга Сергеевна с грустью поставила книги на полку и вернулась к письменному столу. x x x
В пятницу, как только она пришла на работу, зазвонил телефон. -- Алло, это Инга Сергеевна? Говорит референт академика Остангова, -- услышала Инга Сергеевна. -- Да, да, доброе утро. -- Доброе утро, Инга Сергеевна! Итак, мы вас ждем во вторник на семинаре. У вас ничего не изменилось? -- Да нет вроде бы, вот всю неделю готовилась, -- засмеялась Инга Сергеевна. -Замечательно, спасибо. Продиктуйте мне, пожалуйста, название доклада и несколько ключевых фраз о его содержании. Мы обычно вывешиваем два объявления о семинаре: в центральном холле и у конференцзала, чтоб слушатели могли подготовиться. Кроме того, скажите, пожалуйста, когда и куда за вами прислать машину. -- Так, -- ответила Инга Сергеевна, -- мне нужно минут пятнадцатьдвадцать на подготовку. Можно к трем часам. -- Хорошо. За вами приедет "Волга" Кирилла Всеволодовича. Ваш адрес, насколько я поняла, водителю известен. Всего доброго. Во вторник утром Инга Сергеевна тщательно готовилась к семинару. После завершения подготовки доклада она приняла "контрастный душ (суть которого в попеременном обливании холодной и горячей водой), полежала после душа пятнадцать минут с наложенной на лицо маской, состоящей из равных частей творога, сметаны и соли, затем умыла лицо попеременно холодной и горячей водой и, почувствовав от этих процедур прилив энергии, свежесть и подтянутость, принялась методично красить ресницы и делать прическу. Все волнения куда-то напрочь исчезли, и она чувствовала себя в хорошей профессиональной и физической форме. Она надела свой любимый черный шерстяной строгий костюм, замшевые черные лодочки на высоком каблуке и, выпив чашку растворимого кофе с кусочком сыра без хлеба, надела длинную каракулевую шубу и, уложив в мягкую сумку сапоги (для возвращения домой) и папку с материалами для доклада, вышла на улицу. Машина Остангова ожидала ее у подьезда. Знакомый уже ей шофер с достоинством поздоровался, заботливо вышел из машины, чтоб открыть перед ней дверцу, и, не говоря ни слова, сел за руль и поехал в институт. В вестибюле института ее поджидала референт Остангова -- молодая, яркая, чуть полноватая, но с очень красивой фигурой блондинка, которая, представившись, сказала: -- Сейчас я вас провожу в зал, где у нас обычно проходят семинары. Там вы сможете отдохнуть, подготовиться. Примерно через пятнадцатьдвадцать минут начнут собираться люди. -- Хорошо, спасибо, -- ответила Инга Сергеевна и, поднимаясь с референтом на второй этаж, разглядывала институт и проходивших мимо людей. Как только они свернули в коридор правого крыла института, она услышала над ухом знакомый голос, от которого сердце куда-то упало. -- Добрый день, Инга Сергеевна. Как, готовы к борьбе? -- говорил Остангов весело, дружелюбно, как с хорошо знакомой и, как показалось Инге Сергеевне, поотечески тепло. -Здравствуйте, Кирилл Всеволодович, -- сказала Инга Сергеевна с неожиданной для нее самой застенчивой улыбкой. Инга Сергеевна посидела в зале одна минут десять, после чего начали собираться слушатели семинара. Явившийся Остангов, представив гостью аудитории, сообщил, что идея приглашения ее на семинар принадлежит ему, поскольку случайность позволила ему ознакомиться с пусть не бесспорными, но очень интересными ее идеями. После этого он, предоставив Инге Сергеевне слово, сел за председательский стол, рядом с которым располагалась светлого дерева кафедра, куда она направилась.