– Как в параллельной реальности, – перебил ее Влад. – В этом и был смысл.
– А Метар, это кто? Я много слышала о нем, но в этом мало понятного.
– Ты же иностранка? – спросил Влад.
– Да. Допустим, я англичанка.
– Или американка, не важно. Так вот. У вас тоже есть сеть. Белая кажется. Что для вас главное в ней?
– Главное?! – задумалась Анна. – Наверно конфиденциальность.
– Так вот, Анна, Метар – это тоже ваша «конфиденциальность», только наоборот.
– Понятно, – казала она.
– Непонятно? – спросил Влад.
– Непонятно, – констатировала Анна.
– Тогда по-другому. Ты знаешь, кто такой советский пионер?
– Что-то вроде скаута? – предположила Анна.
– Да, – ответил Влад. – Так вот, Анна, если коротко, то Метар – это очень умный, вездесущий, почти идеальный пионер.
****
– Закрыть протокол №13, – произнесла Анна Соркин еле слышно.
Она медленно открыла глаза. Взгляд ее был уставшим и рассеянным, как это обычно бывает после выхода из «Роя». Сколько их уже было у Анны, ей и не вспомнить. Ей теперь вообще сложно что-либо вспомнить до «Роя».
– Спутник, запусти модуль «Акроним», уровень СС, будет новая запись в папке «Досье», – сказала она, а потом чуть громче добавила: – Старт записи! – и продолжила своим обычным уверенным голосом: – наше предположение о том, что Советы не контролируют «Метар» пока не подтвердилось, по крайней мере явных доказательств этого я пока не нашла. Так же не подтвердилась предполагаемая идеологическая ориентация «Метара», да и вообще вождь «Роя» мне видится аполитичным и идеологически нейтральным. Цели его не выходят за пределы киберлагеря и носят скорее просветительский созидательный характер, в целом все так, как видел свое детище товарищ А. Наблюдения физического и умственного состояния не выявили серьезных нарушений после цикла регулярных вхождений в «Рой». Чувствую себя хорошо, за исключением легкой дезориентации в так называемый момент «ноль» (после выхода из «Роя»). Конец рапорта.
««…за исключением легкой дезориентации», знали бы они, какое это большое на самом деле исключение, – думала Анна. – Сначала «Рой» вообще показался мне бледной тенью западной суверенной сети, но после все мои иллюзии рассыпались. Теперь я понимаю опасения всех наших звёздно-полосатых шишек. Наверно, даже сами Советы еще не до конца понимают, какого красного джинна они выпустили из своей пролетарской лампы. Нет, это не просто дезориентация, это пробуждение из возвышенного сна в низкопробную реальность. И как они смогли создать это чудо?! Уму не постижимо».
Из глубоких раздумий Анну вывел голос Спутника:
– Анна, комсомолец Владилен приглашает вас посетить исторический модуль.
– Ок! То есть, да, – сказала она, – Спутник, прими приглашение.
Исторический модуль предстал перед Анной античным городом, обнесенным крепостной стеной, ворота которого выходили к морю. Влад стоял на вершине холма и смотрел вдаль. Анна подошла к нему. С вершины ей открылся древний порт, с причалившими к нему многовесельными триерами в полосатых парусах. В центре города стоял храм, настолько древний, что сам город казалось был построен вокруг него.
– Это Эфес, – начал Влад. – величественный древний город Малой Азии.
– И пиво, – добавила Анна.
Влад, не замечая остроты Анны, продолжал:
– Сейчас лето 346 года до нашей эры, через несколько минут, храм Великой матери Эфесской будет сожжен Геростратом.
– Гера… как? – спросила Анна.
– Герострат. Это местный сумасшедший, страдающий манией величия.
– Не люблю я исторический модуль. – сказала Анна. – Здесь я совсем перестаю быть собой. Не пойму, как ты выносишь все это.
– Это очень сильно помогает чувствовать пульс жизни. Как бы это не звучало парадоксально.
– И при чем тут Эфес? – спросила Анна.
– Эфес не при чем. А Герострат, который скоро обретет свою славу, причем. Хотя нам мало, что известно о нем, кроме того, что после поджога храма Артемиды он был пойман и казнен, я могу очень хорошо представить его жизнь до этого. Он наверняка был из бедной семьи, из освобождённых рабов. Драхм всегда не хватало, а сверстники смеялись над его обносками и скромным жилищем. Травля была так велика, что в конечном счете у него развилась мания, за которой его психика спрятала детские травмы. Но Герострат был не просто сумасшедшим человеком, он был идейным сумасшедшим, почти революционером.
– Или богоборцем! – добавила Анна.
– Возможно, Анна. Так вот храм Артемиды – был для него символом идейного противника, вражьей цитаделью. Ведь то, что ему так не хватало всегда, в полной мере получал деревянный идол древней богини, с поощрения которой эта несправедливость была узаконена.