— Дома будешь ходить, — отрезала Нана, перебирая образцы тканей.
Мы остановили свой выбор на муслине ввиду его тонкости, удобности и практичности. Оттенки подбирала сама Нана, изредка советуясь со мной. Так я получила одну тёмно-синюю мантию, одну светло-зелёную, перетекающую в какой-то скорее бирюзовый, и одну персикового цвета с лёгким, почти незаметным кремовым древесным узором.
Зимнюю мантию выбирали похожим образом. Мы выбрали просто шикарную зимнюю мантию из драпа цвета берлинской лазури — кто не знает, это один из оттенков тёмного синего, уходящий даже немного в какой-то сине-зелёный; короче говоря, цвет интересный — и оторочкой из меха какой-то волшебной животинки. Нас уверяли, что ни одно существо при пошиве не пострадало, мы кивали и старались не задаваться вопросами а-ля «а что это за зве-ерь?».
Вторая мантия была похожего фасона; она так же была сделана из плотной шерстяной ткани, но на этот раз из ратина. Цвет понравился нам обеим: это был оттенок изумрудно-зелёного, виридиан, а медного цвета узоры на расклёшенных рукавах только подчёркивали этот оттенок. Капюшон был так же оторочен каким-то тёмно-серым мехом, очень приятным на ощупь.
Я переоделась в примерочной сразу же после того, как пошили вторую зимнюю мантию. В это время Нана расплатилась и упаковала покупки. О стоимости этого безобразия я старалась даже не думать.
Следующим пунктом назначения, как ни странно, оказалась книжная лавка. Мы долго стояли у стеллажей с учебниками для первого курса, разглядывали обложки и проходились по содержанию. Каркарова всё-таки не выдержала моих печальных вздохов, позвала продавца и попросила оставить на кассе готовый комплект для первого курса. Мужчина понимающе улыбнулся ей и возражать не стал.
Нас многие принимали за мать и дочь. Возможно, дело было в практически идентичном цвете волос и в действительно присутствующей схожести, а может и в поведении самой Наны. То, как она улыбалась мне, держала за руку, постоянно показывала и объясняла что-то, всё это больше походило на заботу матери, чем на поведение практически чужого для меня человека.
Вполне возможно, это последствия проводимых ею ритуалов. Вполне возможно, что перед магией именно она и была моей матерью.
О таком я старалась не думать. Зачем? Мне было хорошо с этим человеком, ей было хорошо со мной. Короче говоря, я старалась особенно по этому поводу не загоняться. Интересно, конечно, но спрашивать пока ничего о таком не буду: зачем портить уже налаженные отношения?
В книжной лавке мы пробыли довольно долго. Я просто терялась в стеллажах, мне хотелось всего и сразу. Нана, кажется, испытывала схожие чувства: всё-таки другая страна, другая литература. В итоге мы оставили там примерно столько же денег, сколько потратили на мантии, если не больше.
Таким образом я стала счастливым обладателем комплекта учебников за первый курс, «Истории Хогвартса», «Энциклопедии проклятий», а так же книг: «Расцвет и упадок Тёмных искусств», оказавшейся не просто энциклопедией, но и частично мемуарами, «Магозоология для начинающих», которая давала достаточно полное представление о фауне волшебного мира — даже более полное, чем произведение небезызвестного Ньюта, «Священные двадцать восемь: фамильные ценности», которая достаточно понятно объясняла положение аристократа в обществе, ценности и понятия другого для меня мира, пока ещё пугающего и неизвестного… Нана улыбалась и с удовольствием упаковывала мне книги.
— А твой друг… Он же из Принцев, да? Если я не ошибаюсь, они сильны в зельеварении, — задумчиво пробормотала Каркарова. — Не хочешь что-нибудь ему выбрать?
— Не знаю, — я мешкала, не в силах принять решения.
— Значит, выберем вместе, — хохотнула женщина и потянула меня за руку к очередным полкам. — Пойдём, мне кажется, я видела там что-то интересное…
Книги — именно почему-то книги, а не книгу — для Северуса мы нашли быстро. Ограничились чем-то достаточно лёгким, но интересным, в плане рецептов, а вот на теории кое-что понимающая в Зельях Нана загналась. Она что-то бурчала себе под нос, откладывая нужную, по её мнению, литературу, а я уже думала, как мне оттащить Северуса от книг, чтобы он прямо над ними и не умер. От голода и переутомления, например. Конечно, сначала проблематичным будет их вообще ему вручить…, но ведь можно засчитать и за Рождественский подарок, правда?
Когда мы вышли из книжной лавки, нагруженные покупками, Каркарова радостно улыбнулась.
— Вспомнила! Тебе нужна сова или филин, Лилс, — пояснила она, таща меня на противоположную сторону улицы, где я увидела вывеску зоомагазина. — Ты кого больше хочешь?
— Кота, — брякнула я первое, что пришло в голову.
Женщина весело рассмеялась и потянула за ручку двери, пропуская меня вперёд.
— Будет тебе от меня кот, на Рождество, договорились? А сейчас давай-ка всё-таки выберем тебе птицу…
Помещение тонуло в полумраке. Отовсюду слышалось шуршание, какое-то повизгивание и уханье; где-то мурчал кот.
Хозяин магазина — уже седой старик — подошёл к нам с милой улыбкой.
— Собираем дочку в школу? — заботливо спросил он, улыбаясь.
Нана коротко глянула на меня и, мягко улыбнувшись, покачала головой.
— Племянницу.
Старик смутился, но быстро скрыл это за рассказом о своём магазине, попутно ввернув, что мы очень похожи. Это почему-то порадовало.
Пока Каркарова разговаривала с мистером Хиггенсом, я прогуливалась по лавке, постепенно забредая в самый тёмный её угол. Там, между двумя вóронами, сидел маленький филин. Выглядела птичка болезненно, янтарные глаза были полуприкрыты, а правое крыло плотнее прижато к телу. Сердце пропустило удар.
— Нан, — позвала женщину я, а, когда она подошла ко мне, буквально вцепилась в её руку. — Его.
— Ты уверена? — с сомнением спросила Каркарова, разглядывая птицу. — Выглядит болезненно.
— Вылечу, — уверенно ответила я. — Не знаю пока, как, но что-нибудь придумаю.
— Не нужно его лечить, — ввязался в разговор хозяин лавки. — Это фамилиар. У него ещё не было хозяина, вот он и страдает от недостатка магии.
Мы с Наной переглянулись.
— То есть, — медленно сказала женщина, — вы хотите сказать, что этот филин — фамилиар?
— Именно, — удивлённо ответил мужчина.
— И вы не подкармливаете его накопителями? — так же терпеливо спросила Нана, а мужчина что-то невнятно пробурчал и постарался скрыться за прилавком, якобы советуя другому покупателю корм.
Каркарова тяжело вздохнула, осторожно подняла клетку с птицей и вручила её мне.
— Пойдём, горе ты моё луковое, — пробурчала она на русском, а я медленно кивнула. — Привязка, я надеюсь, в оплату входит?
— Конечно, — согласно закивал мистер Хиггенс.
Через несколько минут мы вышли из магазина с клеткой, в которой сидел повеселевший филин. А я всё смотрела на его брови и тихо угорала. Ну вылитый…
— Как назовёшь? — с интересом спросила Каркарова.
— Брежнев, — хохотнула я, смотря на то, как птичка хмурится.
Нана несколько секунд переводила удивлённый и даже немного растерянный взгляд с меня на птицу; потом её глаза остановились на бровях птички, которые тот, почувствовав чужой взгляд, достаточно эффектно поднял… и зашлась в диком приступе хохота.
***
Домой я заползла дико уставшая, но довольная. Мама, конечно, немного опешила от масштабов покупок, но быстро освоилась. Кажется, Нана ей нравилась: они довольно быстро сошлись характерами, так что теперь женщины сидели в гостиной и обсуждали ткани. Каркарова рассказывала об улучшении материи магией, мама прикидывала, на каком этапе это можно сделать.
Я же размещала клетку с Брежневым в своей комнате. Птичка повеселела, радостно ухала и угарно двигала бровями. Петунья была в восторге.
— А почему «Брежнев»? — только и спросила она.
— Это нынешний президент Советского Союза, — рассеянно пояснила я, гладя птичку. — У него брови такие… такие…
— Необыкновенные, — дополнила Нана, стараясь не смеяться.