Ко мне он относился очень неровно. То почему-то дулся, словно ждал от меня какой-то обиды. То был чрезвычайно приветлив и ласков.
- Вы ездили в Виши?
- Да, ездила. Только что вернулась.
- Гоняетесь за уходящей молодостью?
(Это, очевидно, «хочу быть дерзким!».)
- Ах, что вы. Как раз наоборот. Всё время ищу благословенную старость.
И вдруг лицо Бальмонта делается беззащитно-детским, и он смеётся.
То вдруг восхитился моим стихотворением «Чёрный корабль» и дал мне за него индульгенцию - отпущение грехов.
- За это стихотворение вы имеете право убить двух человек.
- Неужели двух? - обрадовалась я. - Благодарю вас. Я непременно воспользуюсь.
Бальмонт хорошо рассказывал, как ему поручил Московский Художественный театр вести переговоры с Метерлинком о постановке его «Синей Птицы».
- Он долго не впускал меня, и слуга бегал от меня к нему и пропадал где-то в глубине дома. Наконец слуга впустил меня в какую-то десятую комнату, совершенно пустую. На стуле сидела толстая собака. Рядом стоял Метерлинк. Я изложил предложение Художественного театра. Метерлинк молчал. Я повторил. Он продолжал молчать. Тогда собака залаяла, и я ушёл.
Последние годы своей жизни он сильно хворал. Материальное положение было очень тяжёлое. Делали сборы, устроили вечер, чтобы оплатить больничную койку для бедного поэта. На вечере в последнем ряду, забившись в угол, сидела Елена и плакала.
Я декламировала его стихи и рассказывала с эстрады, как когда-то магия этих стихов спасла меня.
Это было в разгар революции. Я ехала ночью в вагоне, битком набитом полуживыми людьми. Они сидели друг на друге, стояли, качаясь как трупы, и лежали вповалку на полу. Они кричали и громко плакали во сне. Меня давил, наваливаясь мне на плечо, страшный старик, с открытым ртом и подкаченными белками глаз. Было душно и смрадно, и сердце моё колотилось и останавливалось. Я чувствовала, что задохнусь, что до утра не дотяну, и закрыла глаза.
И вдруг запелось в душе стихотворение, милое, наивное, детское.
Бальмонт! И вот нет смрадного хрипящего вагона. Звучит музыка, бабочки кружатся, и мелькает в пруду волшебная рыбка.
Прочту и начинаю сначала. Как заклинание.
Милый Бальмонт! Под утро наш поезд остановился. Страшного старика вытащили синего, неподвижного. Он, кажется, уже умер. А меня спасла магия стиха.
Я рассказывала об этом чуде и смотрела в тот уголок, где тихо плакала Елена.
Ольга Берггольц
(1910 - 1975)
Её слава не связана ни с литературными премиями, ни с орденами, ни с тиражами, а жизненные обстоятельства складывались так, что большим поэтом она становилась именно тогда, когда происходила трагедия. Она была музой блокадного Ленинграда, голосом надежды - строки, написанные поэтессой, в остывающем городе были важны не меньше куска хлеба. Ток этого страшного времени, ток целой эпохи эта хрупкая женщина пропустила через себя.
Петербургская девочка из интеллигентной семьи с рабочей заставы, в ранней юности истово, до экзальтации религиозная, Ольга с той же полнотой чувства вскоре принимает веру коммунистическую. Ранний успех, ранний брак с поэтом Борисом Корниловым, ранний первенец - дочь Ирина. Раннее всё. Человек, который бросается в жизнь что называется очертя голову, как в первый и последний бой.