В 16 лет она под предлогом учёбы уезжает в Швейцарию лечить нарушенную психику и вступает в гражданский брак со своим психиатром, синьором Джованни, 76-летним профессором, гражданином Швейцарии. Муж старше на 60 лет, к тому же целыми днями пропадающий в своей клинике. По одной версии, он был милейшим человеком, давним поклонником её поэзии, по другой — чуть ли не маньяком, «зверски ревнивым старикашкой». Ника не любила вспоминать о своём муже, отвечала коротко и уклончиво: «Всё было красиво и трагично, как растоптанная роза».
Мучаясь от безделья на шикарной вилле под Лозанной, Ника начинает пить, а через год возвращается домой, оформив развод. По её словам, она поняла, что «кроме России, я жить нигде совершенно не могу. Хотя это звучит банально, патриотический идиотизм, видимо, во мне присутствует».
Шансов остаться за границей у Турбиной было предостаточно — когда, ещё в 1986-м году она прилетала в Америку, её и бабушку два часа не выпускали из аэропорта, всё спрашивали, не хочет ли она эмигрировать.
Затем Ника оказалась в Москве, пыталась учиться во ВГИКе. Затем в Московском институте культуры, куда её приняли без экзамена по русскому языку, она ведь так и не научилась толком писать. Вернее, разработала свою систему знаков, понятную лишь ей одной. Курс вела Алёна Галич, дочь известного поэта и барда, ставшая её любимой учительницей. Ей Ника писала расписку: «Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алёне Галич, что больше пить не буду». Но в конце первого курса, незадолго до экзаменов, девушка уехала в Ялту, к экзаменам она не вернулась. Мечтала стать режиссёром, но институт так и не закончила.
Потом выступала в качестве топ-модели — несколько её снимков было опубликовано в «Плейбое». Затем и до конца жизни, вместе со своим гражданским мужем Сашей Мироновым, вполне талантливым, но спившимся на фоне профессиональных неудач актёром, руководила театром — студией «Диапазон» на окраине Москвы.
И всё время продолжала писать стихи. Писала на клочках бумаги, на салфетках. На каждом попавшемся под руки клочке возникали талантливые строчки. Но она тут же забывала про них, писала снова, рвала в клочья. Жаловалась, что никому её стихи больше не нужны. «Зачем я их пишу? Не надо мне жить!… Если бы хоть 5 человек пришло меня послушать, ну, хоть один человек!»
Увы, стихи приходилось читать лишь самой себе, да опухшим от пьянства случайным приятелям.
Ступеньки вниз, или прерванный полёт
«Никогда не гибнешь от кого-либо другого, а всегда от самого себя». Ф. Ницше.
Полёт к звёздам обернулся трагическим пике. Ажиотаж вокруг малолетней поэтессы спал и, как это часто происходит, Нику со временем забыли окончательно. Слава исчезла так же неожиданно, как и появилась… А психологический стресс, который совпал с переходным возрастом, тем не менее, очень сильно повлиял на формирование психики.
У Ники не было ни образования, ни профессии, она толком даже не овладела грамотой. Никто и не позаботился о том, чтобы чудо-ребёнок, в трансе диктовавший стихи, восхищавшие весь мир, выучился грамотно писать! Никто не подсказал девочке, как дальше раскрывать и шлифовать свой поэтический дар. Она оказалась просто выброшенной на обочину.
Утверждать, что ребёнок, с малых лет занимающийся искусством, не важно поэзией ли, музыкой или живописью, обязательно вырастет светлой, сильной полноценной личностью, — большое заблуждение. Увы, это далеко не так.
Ника не сумела справиться с собственной жизнью, смириться с такой непоэтической действительностью. На глазах равнодушных взрослых, выжавших из «поэтического Моцарта», всё, что могли — деньги и славу — Ника Турбина превращалась в морального, на их взгляд, урода, абсолютно неприспособленного к жизни.
Ушли стихи, им на смену пришли наркотики и алкоголь. То, что Ника страдала алкоголизмом, не скрывали ни её мама и бабушка, ни Алёна Галич, её преподаватель в институте культуры и, пожалуй, единственная её подруга. Единственная, кто пытался спасти Нику от самой себя.
«Увы… Никуша страшно напивалась. Никакие зашивания на неё не действовали. Она тут же вырезала ампулы. Врачи говорили — это уникальное явление, на неё не действуют никакие методы. Ни-ка-кие! Это была страшная трагедия!…» — рассказывала Алёна Галич.
Ника писала расписки, что пить и опаздывать на занятия не будет, но через три дня снова погружалась в запой.