Для Цветаевой с её чувственностью запретной любви практически не существовало. Впрочем, иной раз бурная любовная история развивалась исключительно в сердце Марины, оставаясь тайной для предмета Марининой страсти, а самая пылкая и высокая влюблённость могла и вовсе ограничиться эпистолярным романом.
Влюблялась Цветаева в юного поэта-гимназиста – и он становился в её глазах гением, равновеликим ей; в старого князя Волконского (вообще-то не доверяющего дамам) – и представляла себя мальчиком-учеником, отважно следующим «за плащом рдяным и рваным»; она влюблялась в молоденькую актрису и в кабинетного учёного, книжного червя – потому что его фамилия напомнила ей о легендарном наполеоновском маршале.
Как относился к этому потоку любви Эфрон? С глубоким пониманием. Он писал Максимилиану Волошину: «Отдаваться с головой своему урагану для неё стало необходимостью, воздухом её жизни». Возможно, именно поэтому Марина всем сердцем была предана Сергею: он понимал её, как никто, и верил в неё абсолютно. Впрочем, и сам он был способен уйти, не оглянувшись, вслед за своим призванием – или за тем, что считал своим долгом.
«Мной ещё совсем не понято, что дитя моё в земле»
В апреле 1917 у молодой четы рождается второй ребёнок – дочь Ирина. В октябре 1917 г. грянула революция, которую Цветаева называла не иначе как катастрофа. А в начале 1918 года Сергей Эфрон отправляется в Добровольческую армию генерала Корнилова. Его разлука с семьёй, с Мариной продлится 4 года, и долгое время никто не будет знать, жив ли он вообще.
Было жуткое, голодное время – практически полного отчаяния. Все выживали как могли. Кроме того, Цветаеву и девочек её круга не готовили к подобной жизни. Их учили европейским языкам, а не растопке печей-буржуек, музыке – а не выведению вшей или стирке детского белья без мыла. Ариадна, Аля, росла чудесным ребёнком – развитым не по годам, до самозабвения влюблённым в свою гениальную и божественную мать. Аля вела дневник, сочиняла стихи, ею можно было гордиться. А Ирина была маленькая, слабая, болезненная. Позже Цветаева будет настаивать, что Ирина родилась дефективной, почти идиоткой. Так ли это? Лилия Эфрон, которая очень хотела забрать племянницу к себе, категорически не соглашалась с такой характеристикой.
Але исполнилось 6 – и она была уже не столько обузой, сколько другом, психологической поддержкой. Цветаевой категорически не хватало ресурса на себя, заботиться о маленьком ребёнке она просто не могла, а сдать её на руки няням и кормилицам, как поступила бы в более благополучные времена, не было возможности. Ни матери, ни сестре вечно плачущая и больная Ира была не только не нужна, но и категорически неприятна. Многие друзья и не подозревали, что у Марины есть ещё одна дочь, пока не приходили к ним домой и не обнаруживали плачущую или поющую в одиночестве Ирину.
В ноябре 1919 года Цветаева отдаёт обеих девочек в Кунцевский приют. Ей рассказали, что там хорошие условия, питание, лечение – и с лёгким сердцем она отправила детей за город, поверив говорящему на слово. С Алей она условилась, что та не будет называть её матерью – скажет, что Марина – её крёстная. С Ирой было проще – ей никто не занимался, и она практически не умела говорить. Так ли был необходим этот опыт, за который Аля заплатила тяжёлым заболеванием, а Ира – жизнью?
Для обеих девочек приют оказался адом. Еды там практически не было, никакого медицинского сопровождения тоже. Когда Аля заболела от тоски и голода, Марина приехала к ней – и своими глазами увидев, чем кормят детей и как к ним относятся, наконец-то забрала оттуда свою чудо-девочку. Маленькую Иру оставили умирать – более того, запретив сёстрам Эфрон, с которыми отношения на тот момент были не самые лучшие, взять малышку из приюта и выходить её самостоятельно.
Лилия уже брала Иру к себе и очень её любила, её возмущало отношение Марины к этому ребёнку. А Марина ухаживала за Алей, составляла поэтический сборник, писала длиннейшие письма друзьям и блестящие стихи, принимала гостей, – в это время Ирина тихо угасала от голода и слабости.
Впоследствии Марина «перепишет» прошлое – и окажется, что она в одиночку самоотверженно спасала старшую дочь – и потеряла младшую. К сожалению, эту версию, с радостью принятую рядом цветаеведов, полностью опровергают цветаевские дневники и письма, неопровержимо доказывающие, что про Ирину просто забыли, потому что и не хотели вспоминать.