Меня, в предпоследние дни, поражали петербургские беспорядки. Я не была в городе, но к нам на дачу приезжали самые разнообразные люди и рассказывали, очень подробно, сочувственно... Однако, я ровно ничего не понимала, и чувствовалось, что рассказывающий тоже ничего не понимает. И даже было ясно, что сами волнующиеся рабочие ничего не понимают, хотя разбивают вагоны трамвая, останавливают движение, идёт стрельба, скачут казаки.
Выступление без повода, без предлогов, без лозунгов, без смысла... Что за чепуха? Против французских гостей они, что ли? Ничуть. Ни один не мог объяснить, в чём дело. И чего он хочет. Точно они по чьему-то формальному приказу били эти вагоны. Интеллигенция только рот раскрывала — на неё это, как июльский снег на голову. Да и для всех подпольных революционных организаций, очевидно».
Гиппиус пишет о войне, но, кажется, сама до конца не верит в происходящее. Ведь ещё совсем недавно в городе всё было спокойно, все были счастливы. «Зарядившись патриотическими хождениями по городу», Гиппиус сама определила своё отношение к тому, что творилось вокруг. «Быть с несчастной, непонимающей происходящего, толпой, заражаться её «патриотическими» хождениями по улицам», — так напишет она.
Для Гиппиус важно понимать, что такое «война», что значит она для России? Но, как и тысячи людей ответов на эти вопросы она найти не могла, хотя отчаянно пыталась.
Пройдёт совсем немного времени, и вместо смятения, растерянности придут совершенно иные чувства. Гиппиус попытается выяснить, что значит для неё и для всего русского народа родина, а что значит государство? Она напишет, что в пору, когда интеллигенция растворилась в повсеместном «мы» необходимо обдумать происходящее, а не кричать на каждом углу воинственные лозунги:
«Как будто мы «тоже» Европа, как будто мы смеем (по совести) быть патриотами просто... Любить Россию, если действительно, — то нельзя, как Англию любит англичанин. Тяжкий молот наша любовь... настоящая.
Что такое отечество? Народ или государство? Все вместе. Но, если я ненавижу государство российское? Если оно — против моего народа на моей земле?»
Трагедию страны Гиппиус воспринимает как личную. Все те, кто дорог ей, интересен, к кому она привыкла могут в одночасье оказаться на фронте. Гиппиус не принимает такого патриотизма. Её возмущает поведение М. Булгакова, Вяч. Иванова, ведь декадентство, разгром и возвышенные чувства к родине, по её мнению, не могут сочетаться. Создаётся впечатление, что люди не понимают, что происходит вокруг. Да и откуда им знать правду, если даже в газетах излагаются вещи далёкие от реальности, а в искусстве правит навязываемая пресловутая цензура? Именно поэтому Зинаида Николаевна ведёт подробные записи обо всём происходящем. Она признаётся, что иногда заставляет себя писать, принуждает. Но это необходимо! О крупном трудно солгать, а о мелочах — сколько угодно! Гиппиус, понимая и остро переживая всё, что происходит в стране, пытается разъяснить истину и правду окружающим. Но всё безуспешно. Гиппиус и раньше не поддерживала власть. Уважала, признавала, но ощущала внутренний протест, сменившийся впоследствии негодованием:
«Всё более и более ясные формы принимает наш внутренний ужас, хотя он под покрывалом, и я лишь слепо ощупываю его. Но всё-таки я нащупываю, а другие и притронуться не хотят. Едва я открываю рот — как «реальные» политики накидываются на меня с целой тьмой возражений, в которых я, однако, вижу роковую тупость.
Да, и до войны я не любила нашу «парламентскую оппозицию», наших кадетов. И до войны я считала их умными, честными... простофилями, «благородными иностранцами» в России. Чтобы вести себя «по-европейски», — и чтобы это было кстати, — надо позаботиться устроить Европу… Но что я думала до войны — это неважно, да неважны и мои личные симпатии. Я говорю о теперешнем моменте и думаю о кадетах, о нашей влиятельной думской партии, с точки зрения политической целесообразности. Я сужу их линию поведения, насколько могу объективно и — увы — начинаю видеть ошибки фатальные».
Пройдёт пару лет, и 26 октября 1917 года мы прочтём записи уже совершенно другой Гиппиус. В стране никаких изменений: ни побед, ни поражений… Всё статично, однообразно, скучно. Сама Гиппиус назовёт это время «штилем», а своё состояние — «общим». «Общее» — значит никакое, пресное, лишённое чувств и эмоций. Зинаида Николаевна задумывается о будущем России. Она уверена, что Россия стоит на пороге революции. Неизвестно, какой она будет, главное, что это неизбежность:
«Моё странное состояние (не пишется о фактах и слухах, и всё ничтожно) не моё только состояние: общее. Атмосферное.