Отец с сыном смотрят друг на друга. Глаза Алекса бегают, он жадно разглядывает собственного ребенка, словно врач на медосмотре. У меня пульс на максимум. Алекс при этом корчит смешные рожицы и издает ртом звуки, Демьян улыбается и старается повторить, беспомощно шлепая губами, аж слюна по подбородку течет.
Равский смеется. Притягивает сына ближе, наклоняется и будто вдыхает запах макушки. На секунду закрывает глаза. У меня мурашки по коже. Алекс продолжает трогать складочки, щечки, пальчики.
Время ускоряется. Я осознаю, что сама поддалась моменту и отдала ребенка. Что он уже на руках у Алекса, а мы никакая не семья. Паника вцепляется в горло, и произнести выходит сипло:
— Алекс, ты должен мне разговор.
— Условия ты мне ставить не будешь. Как и навешивать долги, — тем же веселым тоном отвечает он.
Корчит вновь рожицу, и Демьян смеется. Увидев, что получается, Алекс входит в кураж.
— Он если поймет, что меня нет рядом...
— Ты будешь просить. Смиренно.
Сглатываю. Откручиваю крышечку и делаю несколько глотков. Алекс щипает Дема за подбородок, живот.
Демьян хохочет и воспринимает это как намек. Задирает футболку и доверчиво показывает самое важное, что недавно обнаружил. Произносит невнятно:
— Пуп.
— Что? — переспрашивает Алекс.
Дем крутится, в меня тычет пальчиком, в отца, на свой живот. Картинка перед глазами расплывается.
— У Демьяна есть пупок, — подсказываю я. Поднимаю майку. — И у мамы есть. Вот тут.
Мы с Демом смотрим на Алекса вопросительно, тот пялится на мой живот, пока не прячу его под одеждой. Все еще не понимает, между бровями образуется складка, а потом до него доходит! Алекс низко смеется, запросто задирает свою майку, демонстрируя плоский живот, собственно пуп, широкую дорожку волос и татуировку, уходящую под пояс. Черную. Он перебил розу?
— Да-да, папа тоже живорожденный человек с пупом, кто бы что ни писал в прессе.
Демьян хмурится, заинтересовываясь черным пятном: татуировки он еще не видел.
Алекс перехватывает его поудобнее, приподнимает вверх. Сын замирает, не зная, как реагировать. Я так высоко его никогда не поднимала. Алекс опускает, вновь поднимает. Держит крепко, уверенно.
У меня душа в пятках!
— Пожалуйста-пожалуйста! — пищу. — Осторожнее!
На третьем подъеме Демьян взрывается хохотом, и я невольно улыбаюсь. Он все еще в смятении, потому что никогда раньше так много не общался с мужчинами.
— Тяжеленький, — хвалит Алекс.
Решив, что он ко мне обращается, я тут же отвечаю:
— По верхней границе нормы идет. И в росте тоже. Я одежду на размер больше беру. Он и родился не маленьким.
— Я знаю.
Алекс крутит-вертит сына. Демьян врывается в воздушные аттракционы, просит еще. У меня сердце сжимается — так страшно, что не удержит! Стою рядом, страхую на всякий случай.
Алекс тоже смеется. Демьян настолько расслабляется, что начинает тыкать пальцем отцу в глаза.
— Глазки. У папы глазки, — объясняю, что происходит. — А где глазки у Демьяна?
Дем закрывает их ладошками.
— Нету? Нету глаз у малыша? Как же так! — ахаю я.
— Где твои глазки, Демьян? — включается Алекс.
Демьян убирает ладони и смотрит с хитрющим восторгом.
— Да вот они! — говорим мы хором.
Сердце разбивается снова и снова. Низкий смех Алекса служит катализатором мучительной сладкой боли. Демьян закрывает глаза, желая повторить удавшийся номер.
— А где ручки? Ножки? — спрашивает Алекс.
— Пока у нас в приоритете глаза и пуп.
— А. Согласен. Не представляю, что еще может понадобиться в год.
Сцепляю пальцы. Подъездная дверь открывается, и на крыльцо выходит вчерашняя девушка. Смотрит на нас, улыбается. Я киваю, она делает ответный жест. Алекс тоже ее замечает и говорит на английском:
— Джемма, готовь пуп.
— Что? — переспрашивает она.
— Пуп готовь, — смеется он.
Джемма оглядывает свое длинное платье.
— Тогда мне нужно переодеться! Я мигом.
И она возвращается обратно, вновь оставляя нас втроем.
Качаю головой: заставить супермодель показывать сыну пуп. Это полностью в духе Равского.
— Ну что, пацан. Поглядим, что там есть? — Алекс кивает на подъезд и весело болтает: — У меня была пара идей, что бы могло тебя увлечь. Может, они с треском провалятся, но я уже привык, что процентов семьдесят моих идей людям не заходят. Так что...
Вновь каменею, понимая, что меня по-прежнему не пригласили. Алекс делает пару шагов в сторону двери.
Мир любой ценой.
Вздергиваю подбородок и, усмирив все, что осталось от гордости, произношу: